В книге Владимира Глазова “Симфония еврейского древа Брестчины” ( 2019 год ) среди широких портретных мазков великих и знаменитых имен тех, кто родился в Бресте и его окрестностях, есть совсем небольшая биографическая зарисовка о Джозефе Аароне Марголисе. Хотя в силу своей профессиональной деятельности он был достаточно публичной личностью, информация о нем скупа и лаконична. Родился, работал, умер. Гораздо больше сведений можно узнать о его зяте и внуке. Зять, Лео Рифкин, широко известен в американских театральных и кинематографических кругах, как автор сценариев популярнейших телесериалов ( “Семейка Адамсов”, “Новые приключения Гекльберри Финна” и др. ). А внук прославился, благодаря своей работе в качестве арт-директора рок-группы Grateful Dead. Но одно ясно, сын бедного еврейского кузнеца из Брест-Литовска, Джозеф Аарон Марголис, сумел выковать свое счастье и занимает достойное место среди тех, кем Брест может гордиться.
Джозеф Аарон Марголис родился 25 декабря 1889 года в Брест-Литовске. Ему было 12 лет, когда семья переехала в Америку, в Нью Йорк. Где и как Джозеф учился, его биография умалчивает, но зато мы точно знаем, что уже в 16 лет он начал работать помощником библиотекаря в школе социальных наук Рэнд в Нью-Йорке. “Библиотека эта была основана сторонниками социалистической партии США, которые видели одной из главных своих задач всестороннее образование рабочих. Видимо, и сам Джозеф за шесть лет пребывания в ней много чему научился. В 1912 году он перешел на работу в один из крупнейших книжных магазинов Нью- Йорка – Brentano’s, располагавшийся на знаменитой Пятой авеню Манхэттена. В конце двадцатых годов Джозеф Марголис ушел из книжного магазина, чтобы стать коммерческим директором издательства Covici-Friede. Однако издательство, просуществовав около десяти лет, в 1938 году обанкротилось. После чего Марголис вернулся в книжный магазин Brentano’s, ставший для него почти родным. С 1944-го по 1947 год он занимал пост директора Совета этого книжного торгового дома., а в 1945-46x годах Марголис являлся Президентом Американской ассоциации книготорговцев. С 1955-го до выхода на пенсию в 1960-м, Джозеф Марголис был управляющим Центра по Международным делам книжной торговли Ассоциации внешней политики и Фонда Карнеги по поддержанию мира во всем мире…”(В.Глазов “Симфония еврейского древа Брестчины”, стр. 84).
Можно с уверенностью сказать, что Джозеф Аарон Марголис сыграл далеко не последнюю роль в развитие американского книжного бизнеса. Он умер глубоким стариком в возрасте 92-х лет. Свой архив, в котором собраны уникальные фотографии, переписка с выдающимися людьми того времени, документы, рукописи, он завещал библиотеке Колумбийского университета. Джозеф Аарон Марголис был участником проекта “Устная история”. У него два раза брали интервью. Первое, в 1971 году. В нем он рассказал о своей профессиональной деятельности. А вот через 6 лет после первого интервью, в 1977 году, журналист Клиффорд Чанин попросил Марголиса рассказать о его детстве в Брест-Литовске. Рассказ Марголиса был записан на пленку и размещен на сайте устной исторической библиотеки Уильяма Винера Американского еврейского комитета. Сейчас пленки с записью и транскрипт интервью хранятся в Публичной Библиотеке Нью-Йорка. Эмоциональное, сентиментальное, очень живое повествование старика ярко и подробно описывает то, как жил город в конце 19го века. Нет уже этого города. Нет людей, которые в нем жили, но они оставили нам свои воспоминания, помогающие добавить знаний об истории родного Бреста.
Брест-Литовск. Жилые дома на Новом бульваре. Вдали виден перекресток с улицей Широкой.
Дом
Я родился в Брест-Литовске. Это был относительно большой город. Должно быть в детстве он казался мне намного больше, чем был на самом деле. Но я помню, наверное, сорок пять тысяч из пятидесяти тысяч жителей города были евреи.
Мы жили в довольно большом доме. В нем не было водопровода. Воду нужно было носить в дом из колодца, находившегося недалеко. Не было сантехнических удобств.
В другом конце дома был продуктовый магазин. Его хозяина звали Реб Мейер. Слово «Реб» или «Ров» значило то же, что и слово «господин». У большинства женщин не было денег до получки, и хозяин продавал в долг. У него был странный способ вести учет. Он писал на доске что-то малопонятное, напоминающее чем-то стенографию, но моя мать, которая была очень хорошим математиком, держала всё в уме и знала сумму долга.
На улице было всякое. Я имею в виду, что она была не очень чистая, особенно переулки никогда не были чистыми. Я столкнулся с этим в Неаполе, когда зашел в итальянское гетто.
В наш дом заходили соседи. Телефонов и звонков на дверях не было. Сосед приходил и все. А если он заходил во время обеда, то слышал «эссен», что означало «Заходи, поешь с нами». Но ответ был “Essen. Shainen dank” (большое спасибо, есть не буду). Так было заведено, и они заходили в любое время, когда хотели.
В городе у нас были друзья и много родственников. Рядом жила сестра моего отца, и я довольно часто навещал ее. У нее была дочь, очень красивая девушка, которая делала папиросы. Она не работала на фабрике, она брала работу домой, и у нее была маленькая машинка, на которой она делала папиросы, а я сидел там и смотрел, как она так быстро их делала, напевая при этом.
Изготовление папирос. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.
Квартира
Думаю, в доме было несколько квартир. У нас была угловая квартира, выходившая на улицу, которая называлась Брайтегассе, Широкая. Улица была немощеной. По ней протекала канава. Такую я видел в Иране еще десять, двенадцать лет тому назад.
Могу по памяти нарисовать план квартиры. Там была кухня, большая комната, еще одна большая комната и темная комната с окном над дверью, через которое проникал свет из соседней комнаты. Вот и все. В квартире жили три семьи, то есть в одной нашей комнате вынуждены были жить восемь детей и двое родителей.
Это была большая угловая комната с окнами на улицу. Нашу комнату мы назвали то столовой, то гостиной, то спальней. За столом наша семья выглядела большой. У нас была подвесная лампа, которую мы могли поднимать и опускать. Ее купил мой отец. Он захотел купить именно такую необыкновенную лампу, так как его место в синагоге было на первом ряду. Все соседи приходили посмотреть на нее. Следующая комната была отделена печью, которая обогревала всю квартиру. Ее снимала супружеская пара, у которой не было детей. Жена занималась пошивом одежды, и две мои сестры научились у нее шить. Там же они и работали, не выходя из своего дома. Муж этой женщины был одним из самых замечательных людей, которых я могу вспомнить из детства. Летом он работал маляром, а зимой переписывал Тору на пергаменте. У него были перьевые ручки. Это было просто чудо. Он брал меня за руку и приводил к себе в комнату, потому что видел, что мне интересно то, что он делает. Я сидел там и смотрел, как он пишет Тору. Он был рыжеволосым, очаровательным парнем и смотрел на меня так, как будто я был его собственным ребенком. У этой пары не было детей.
В дальней темной комнате, куда свет проникал только через окно над дверью, стояли швейные машинки. Там жили трое: муж с женой и их маленький сын, который, когда он вырос, пошел в армию. Мужчина был большим, грузным, рослым, из тех, что описаны у Шолома-Алейхема, как ам-хаарец ( в разговорном иврите обозначает необразованного человека, грубого невежду Прим. переводчика). Он работал носильщиком, переносил разную поклажу для людей, а его жена занималась приготовлением еды и заботилась о сыне.
Кухня была общая на три семьи, с большой печью, в которой каждая семья готовила себе еду. Все семьи готовили отдельно и ели отдельно.
Семья в доме около печи. Фотограф Сержпутовский А.К.
Когда сейчас я слышу нарекания о том, как сейчас в России живут бедняки, меня это возмущает, потому что не может быть большей тесноты, чем та, в которой жила моя семья. Ведь все в моей семье жили в одной комнате и еще рядом две другие семьи. Я действительно никогда не испытывал подобную тесноту.
Насколько я помню, в нашей комнате было три кровати. Мы с братом спали на одной кровати, две сестры спали на другой. Некоторые из нас спали на полу, в буквальном смысле на полу. Летом было хорошо, потому что за исключением дождливой погоды мы спали на открытом воздухе. Зимой мы спали вчетвером в одной постели. Иногда у нас оставались на ночь гости. Не помню, куда мы их укладывали, возможно на кухне.
Когда рождался ребенок, не было колыбелей, которые качают на полу. Может и были, но таких в России я вообще не видел. В тесноте, в которой мы жили, люльку подвешивали на четырех веревках к потолку. Когда ребенок начинал плакать, его колыхали. Я видел это во многих домах и у себя дома тоже. Я хорошо помню, когда мне было четыре года, и мой младший брат начинал плакать, моя мать просила: «Киндер, дети, покачайте его» или «Поколыхайте его». Брат это слышал так часто, что потом, когда он начинал плакать, он сам себе говорил: «Киндер». Так тесно было, потому что не было отдельных спален для детей или чего-то подобного. Скученность была частью нашего быта, и я хорошо запомнил эту люльку, свисающую с потолка.
Отношения между разными семьями, жившими так близко друг от друга, были прекрасными, отличными. Моя мать вела себя очень дипломатично, относилась к соседям по-доброму. Конечно же, переписчик Торы,и его жена тоже были действительно очень хорошими людьми. Это именно то, что возвращает меня в детство. У меня было хорошее детство.
Подготовка к празднику Пейсах. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.
Отец
Мой отец был кузнецом. Я бы сказал, скорее мастером по металлу. Он был очень ловок; он мог смастерить, что угодно. Когда мне исполнилось примерно шесть лет, я стал приносить ему обед. Он работал один у наковальни с железом, которое он доставал из огня. Железо было раскаленное. Отец сгибал его щипцами так легко, что мне было просто удивительно наблюдать за ним. Я никогда не видел, чтобы отец подковывал лошадей. Не думаю, чтобы он вообще этим занимался, потому что он был слишком хорошим и изобретательным мастером. Отец учил людей, у которых он работал, как использовать инструменты, чтобы упростить и удешевить работу.
Я уверен, что он не зарабатывал много денег. Если я правильно помню, у него выходило около десяти долларов в неделю. Это то, что я слышал.
Отец был религиозен. У него было даже свое место в синагоге, как правило, рядом с большими шишками, и я помню, как я всегда сидел рядом с ним.
Кузнец. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.
Мать
Моя мать была очень красивой и одной из самых мудрых женщин, которых я когда-либо знал, хотя она была, я бы так сказал, неграмотной. Ей нравилось быть активной. К ней все время приходили люди за советом. Приходили не только родственники, но и друзья. Она знала способы, как привлечь и расположить к себе людей.
Ей приходилось заботиться о куче детей. Все мы были разного возраста. Она отправляла нас кого в хедер, кого на работу или туда, куда нужно было идти. Она готовила всем завтрак, ужин. Ей приходилось ходить за покупками, стирать одежду.
Когда мой отец приходил домой, он должен был хорошо поесть. Хотя он был не из тех, кто мог стукнуть по столу, но и мать всегда очень хорошо готовила. После обеда девочки мыли посуду. Они уже были достаточно большими, чтобы это делать.
Мать, бывало, сидела и вязала носки для детей. Это было время не такое, как сейчас, когда все смотрят телевизор, слушают радио. Тогда мы все сидели и разговаривали друг с другом, а у моей мамы, представьте себе, хватало времени сделать всю ее работу по дому. Поэтому, когда она приехала в Америку, она говорила: «Я этого не понимаю, почему все тут на жизнь жалуются?».
Моя мать была мудрой, прекрасной женщиной. Если кто-то из нас, детей, плохо себя вел, она не говорила об этом моему отцу, пока он не пообедал. Она объясняла это тем, что если она скажет ему об этом до обеда, то он может не получить удовольствие от еды. Иногда отец наказывал нас, но мягко. Я мало что помню, чтобы меня лишили чего-то. Помню, мама рассказывала мне историю, что однажды я пришел домой из хедера (начальная еврейская школа Прим. переводчика), открыл шкафчик, где обычно была еда, а мать сказала: «Там ничего нет».
Женщины и дети. Фотограф Сержпутовский А.К.
Дети
У моих родителей было девять детей. До моего рождения родились два брата и две сестры, а после моего рождения еще два брата и две сестры. Я появился на свет в середине. Мой самый младший брат родился в Америке. Он пошел по обычному американскому пути: получил юридическое образование. Правда, после окончания университета он не стал юристом. Вместо этого он занялся театром и киноиндустрией.
Все мальчики, кроме моего младшего брата, родившегося в Америке, носили двойные имена. Моим старшим братом был Герш Юдель, моим следующим братом был Ицик Лейб. Я появился позже. У меня было имя Иосиф Аарон. Младшего брата, которого уже нет в живых, звали Хаим Пинхас, а самого младшего брата, родившегося в Америке, звали Авраам. Видите, все это были практически библейские имена.
Мой старший брат был плотником. Когда он приехал в Америку, он стал учителем, а затем дантистом. Младший брат Ицик Лейб был портным, мужским портным, и он шил для себя и для нас прекраснейшую одежду, просто чудесную одежду.
Однако у девочек были только одиночные имена. Старшая была Эстер, следующая Ева, потом была Ревекка, а потом последней родилась Злата. Злата — это не еврейское имя, но, вероятно, это было очень распространенное имя.
Две мои сестры, которые появились после меня, были швеями.
В семье все помогали друг другу, хотя каждый при этом занимался своим делом. Мой младший брат был моим другом. Видите ли, в большой семье дети выбирают себе друзей. Он был моим приятелем, я брал его за руку, и мы гуляли в гойшерском (нееврейском Прим. переводчика) районе, чтобы показать ему сады, яблони и так далее. И мы бродили по этому очень тихому району, слушали, как играет пианино, и так далее. Однажды осенью перед нашим отъездом в Америку мы шли мимо сада. Женщина в саду жестом подозвала нас и поинтересовалась — мы немного понимали по-русски — не зайдем ли мы за яблоками, показывая на деревья. Мы зашли туда. Я залез на дерево, а мой младший брат стоял внизу с корзинами. Мы работали там около часа или чуть дольше. Нам заплатили немного денег, я не помню точно, сколько это было. Наверное, несколько копеек. Мы наполнили пару корзин фруктами и принесли их домой.
Повитуха и дети, которым она помогла появиться на свет. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.
Продолжение следует…