Разрушить памятник можно легко, быстро и “за дешево”. Сохранить или поставить гораздо сложнее и накладнее, тем более при отсутствии внутреннего ощущения уважения к историческому наследию. В городском пространстве Бреста зияют дыры, незаполненные стертыми знаковыми событиями и забытыми именами. В сложных условиях, но очень успешно ведут просветительскую работу музеи и библиотеки, многочисленные краеведы и энтузиасты изучения истории города собирают уникальные материалы. Иногда они становятся достоянием широкой общественности. Это лишний раз подтверждает, что интерес к прошлому растет. Люди сами хотят опереться на исторический фундамент, не растерять духовные ориентиры, отсутствие которых чревато разрушением будущего.
На протяжении всего своего существования человечество разными средствами сохраняет, уничтожает или манипулирует тем, что составляет историческую память.
Это относится как духовному наследию, так и к его материальному воплощению. Человечество возводило стены, но потом само же регулярно эти стены разрушало. Время тоже прилагало к этому процессу свою суровую руку, однако чаще исчезновение произведений зодчества мы связываем с “человеческим фактором” (войны, пожары, корыстные интересы и т.п.). За примерами далеко ходить не надо: в 19 веке целенаправленно был разрушен до основания весь старый Брест, в 20 веке раскопали древнее Берестье, которое всеми силами пытаются сохранить для потомков. Об исчезнувших и сохраненных архитектурных памятниках написаны миллионы страниц.
12 августа 1915 г. Пожары в Бресте.
К материальному воплощению исторической памяти относятся и памятники истории и культуры. Наверное их надо разделить на скульптуры и монументы, целью установки которых было или есть украшение, декоративность, экспрессия, символика, отражение художественных вкусов и направлений, преобразование городского пространства средствами искусства, и на памятники, которые создавались и создаются для увековечивания события, личности или носят идейно/тематический характер. Такие памятники становятся символами прошедшей эпохи, памятными знаками об идеалах прошлого. Как показывают давние и совсем недавние события, именно эти памятники больше всего страдают от проявления человеческих чувств, которые выражаются либо в почитании, либо в осквернении, либо в равнодушии. Являясь способом утверждения какой/то идеи, сам по себе беззащитный памятник становится объектом борьбы с частью истории.
Когда это касается памятников, установленных однозначно одиозным личностям, запятнавшим себя преступлениями против человечества, или памятников, возведенных во славу тоталитарных режимов или оккупационных сил, тут вступают в силу даже международные законы, позволяющие избавляться от позорных страниц истории. Такая практика уничтожения памяти существовала еще в Римской республике, а потом и в Римской империи. Damnatio memoriae (лат. проклятие памяти) — особая форма посмертного наказания, применявшаяся в древнем Риме к государственным преступникам — узурпаторам власти, участникам заговоров, к запятнавшим себя императорам. Любые материальные свидетельства о существовании преступника — имена улиц, форумов и амфитеатров, храмы, статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях — подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем (Википедия). Если отношение общества или последующего императора менялось в противоположную сторону, то памятники восстанавливались.
Разрушенный памятник Ленину. Брест, 1941 г.
Такое происходило повсеместно и в последующие исторические эпохи. Происходит и сейчас. Разрушение памятников становится нормой, а их сохранение, напротив, редким исключением. Вандализм является не единственной причиной исчезновения материального культурного наследия. Очень часто памятники исчезают в результате бездействия человека. Почему мы забываем о нравственной ответственности перед людьми прошлого и перед людьми будущего, которым прошлое будет не менее важно, чем нам, а может быть, даже и важнее.
В Бресте есть памятник освобождению Бреста, памятник 1000-летию города, памятник “Стражи границ”, памятник основанию города, памятник Брестской Библии, памятник Ленину, есть памятник святому, памятник генералу и т.д. Бюстами писателей, поэтов и даже головой Менахема Бегина наш город тоже не обделен, не говоря уже о многочисленных знаках, чугунных изваяний и прочих подчас очень спорных по своей художественной ценности произведений современных мастеров. Но только единицы из всего этого перечня действительно являются яркой иллюстрацией прошлого, инструментом, способствующим повышению мотивации к изучению истории родного города, страны.
Если бы вместо сапога-фетиша поставили скульптуру мальчишки-чистльщика сапог, такой памятник, как собирательный образ, рассказал бы нам о жизни и трагической судьбе еврейских детей Бреста. Болезненная тема полного уничтожения большой еврейской общины города пока отражена только в камне, стоящем в укромном месте, и в памятной доске на кинотеатре “Беларусь”. Надо отдать должное, городские власти на всех уровнях поддержали идею установки памятного знака “Брестской гетто”. Было выделено место, были оказаны искренняя поддержка и содействие в продвижении проекта и его реализации. Объективные причины пока не дают возможность воплотить этот проект в жизнь, но это не означает, что о нем забыли. Хочется верить, что в конце концов наступят благоприятные времена, и памятный знак “Брестской гетто” будет установлен.
Один из вариантов проекта мемориального знака “Брестское гетто”.
На территории крепости есть памятник, который часто попадает в категорию “заброшенных”. Это полуразрушенный памятник харцерам. На различных брестскиих порталах то и дело встречаются его фотографии с комментариями и размышлениями “что бы это значило?”
Надпись на установленной возле скульптуры табличке: «Сквер ДНС 125 СП. Трудно было тем матерям, которые в момент обстрела домов потеряли в этом аду детей. У Л.М. Крупиной пропала дочь Лира. Старшая дочь Фаина была ранена. Ф.П.Горевая потеряла пятилетнего Володю, а с двухлетней Оксаной укрылась в форту. Д.Д.Прохоренко с тремя маленькими детьми (Алёша – 5 лет, Маша – 2 года и Юля 11 месяцев). Юленька не выжила… По книге А.А.Гребёнкиной «Живая боль»». Для справки: Сквер ДНС 125 СП — сквер домов начсостава 125-го стрелкового полка. У подножия постамента:«Нет прощения фашизму!. … В предвоенную ночь в крепости оставалось… около 300 семей комсостава – более 600 человек… Кто успел — укрылись в подвалах, под лестничными клетками, в казематах, на электростанции, в 3-й ПК 17 КПО, в мех.мастерской, штабе и клубе 98-го ОПАД в ДНС, на Кобринском, северо-восточных валах, на территории Госпиталя, Восточного и Западного фортов…»
На постамент этой скульптуры ставили таблички, посвященные погибшим в крепости женщинам и детям, возлагали цветы и оставляли игрушки. В крепости вроде установили памятник, посвященный погибшим женщинам и детям семей пограничников, помогавшим защитникам крепости. Почему-то прототипами образов этого памятника сделали жену и детей Кижеватова, которые были расстреляны в Великорите в 1942 году. В тех редких случаях, когда администрация крепости позволяла вести раскопки, поисковики не раз находили останки женщин и детей разного возраста, которые потом были захоронены в пантеоне Славы Брестской крепости.
Справа и слева по дороге от Цитадели к Северным воротам, находились дома комсостава и их семей.
Семьи комсостава стали первыми жертвами войны среди мирного населения. Из известных шестилетний Алик и пятилетняя Нина Почерниковы. Во время артобстрела они были заживо погребены под обломками дома. Их родители тоже погибли, как и многие другие, до последнего патрона оборонявшиеся в домах комсостава. Трагическая история. Но нет 9 домов комсостава, нет даже маленькой таблички, которая бы обозначила это место. Поэтому люди идут к харцерам?
П.М. Почерников с женой Александрой Васильевной и детьми Аликом и Ниной
В. Губенко в своих воспоминаниях пишет: “Аллея Ю. Пилсудского пересеклась с Аллеей 3-го Мая, которая шла от Штабных(Трёхарочных) ворот к Брестским (Северным) воротам. На их пересечении стояло небольшое здание почты, разрушенное немцами осенью 1939 года. Здание рухнуло, но его бетонная крыша со следами битумного покрытия пролежала ещё несколько десятилетний, не мешая никому и ни у кого не вызывая вопросов.
Недалеко от давно не существующего перекрёстка сохранились остатки одного памятника. Во времена моего послевоенного детства еще можно было рассмотреть фигуры трёх мальчишек в униформе польских харцеров. Фигуры, как будто в движении, были обращены на восток. Судя по положению рук одного из них, возможно они держали флаг. Памятник уцелел скорее всего потому, что у него был невысокий постамент, а разросшийся густой кустарник скрыл его на многие десятилетия. Когда территорию очистили, памятник обнажился, но его не тронули, очевидно не зная его идеологической принадлежности.
Туристы, посещавшие Брестскую крепость, не оставили без внимания бетонные останки и начали завязывать на них пионерские галстуки, складывать к подножию венки, цветы. Самодеятельную лавочку прикрыли, оставив памятник неизвестным в покое и одиночестве.
Предположительно, это памятник 3-м погибшим брестским ребятам (Саскому, Мостицкому и Козловскому) из польской национальной скаутской организации.
© BINKL.by
Единственная разрушенная бетонная скульптура – вот и всё, что осталось от крепости «польских часов». Скульптура была поставлена здесь, как символ патриотизма подрастающего молодого поколения поляков в возрожденном после 123-х летнего небытия государства. Харцеры принимали самое активное участие и в борьбе с гитлеровскими оккупантами, сражались в подполье, гибли на улицах и баррикадах восставшей Варшавы, вызывая восхищение и глубокое уважение своих старших боевых товарищей. Об этом надо было бы знать, возлагая цветы к немым обломкам памятника.
А память о всех детях, которые погибли в домах комсостава, детям военкома батареи 333- го стрелкового полка И.М. Почерникова должна сохраниться в обелиске, поставленном на месте их гибели, на месте давно исчезнувших домов комсостава. Тогда весь пафос слов: «Ничто не забыто, никто не забыт!» найдёт, наконец, свой точный адрес. Отпадёт необходимость приспосабливать чужие памятники, поставленные другим и с другой целью.”
Natalia Levine