Я родился в Брест-Литовске…

Posted on by Natalia

В книге Владимира Глазова “Симфония еврейского древа Брестчины” ( 2019 год ) среди широких портретных мазков великих и знаменитых имен тех, кто родился в Бресте и его окрестностях, есть совсем небольшая биографическая зарисовка о Джозефе Аароне Марголисе. Хотя в силу своей профессиональной деятельности он был достаточно публичной личностью, информация о нем скупа и лаконична. Родился, работал, умер. Гораздо больше сведений можно узнать о его зяте и внуке. Зять, Лео Рифкин, широко известен в американских театральных и кинематографических кругах, как автор сценариев популярнейших телесериалов ( “Семейка Адамсов”, “Новые приключения Гекльберри Финна” и др. ). А внук прославился, благодаря своей работе в качестве арт-директора  рок-группы Grateful Dead. Но одно ясно, сын бедного еврейского кузнеца из Брест-Литовска, Джозеф Аарон Марголис, сумел выковать свое счастье и занимает достойное место среди тех, кем Брест может гордиться.

Джозеф Аарон Марголис родился 25 декабря 1889 года в Брест-Литовске. Ему было 12 лет, когда семья переехала в Америку, в Нью Йорк.  Где и как Джозеф учился, его биография умалчивает, но зато мы точно знаем, что уже в 16 лет он начал работать помощником библиотекаря в школе социальных наук Рэнд в Нью-Йорке. “Библиотека эта была основана сторонниками социалистической партии США, которые видели одной из главных своих задач всестороннее образование рабочих. Видимо, и сам Джозеф за шесть лет пребывания в ней много чему научился. В 1912 году он перешел на работу в один из крупнейших книжных магазинов Нью- Йорка – Brentano’s, располагавшийся на знаменитой Пятой авеню Манхэттена. В конце двадцатых годов Джозеф Марголис ушел из книжного магазина, чтобы стать коммерческим директором издательства Covici-Friede. Однако издательство, просуществовав около десяти лет, в 1938 году обанкротилось. После чего Марголис вернулся в книжный магазин Brentano’s, ставший для него почти родным. С 1944-го по 1947 год он занимал пост директора Совета этого книжного торгового дома., а в 1945-46x годах Марголис являлся Президентом Американской ассоциации книготорговцев. С 1955-го до выхода на пенсию в 1960-м, Джозеф Марголис был управляющим Центра по Международным делам книжной торговли Ассоциации внешней политики и Фонда Карнеги по поддержанию мира во всем мире…”(В.Глазов “Симфония еврейского древа Брестчины”, стр. 84).

Можно с уверенностью сказать, что Джозеф Аарон Марголис сыграл далеко не последнюю роль в развитие американского книжного бизнеса. Он умер глубоким стариком в возрасте 92-х лет. Свой архив, в котором собраны уникальные фотографии, переписка с выдающимися людьми того времени, документы, рукописи, он  завещал библиотеке Колумбийского университета. Джозеф Аарон Марголис был участником проекта “Устная история”. У него два раза брали интервью. Первое, в 1971 году. В нем он рассказал о своей профессиональной деятельности. А вот через 6 лет после первого интервью, в 1977 году, журналист Клиффорд Чанин попросил Марголиса рассказать о его детстве в Брест-Литовске. Рассказ Марголиса был записан на пленку и размещен на сайте устной исторической библиотеки Уильяма Винера Американского еврейского комитета. Сейчас пленки с записью и транскрипт интервью хранятся в Публичной Библиотеке Нью-Йорка. Эмоциональное, сентиментальное, очень живое повествование старика ярко и подробно описывает то, как жил город в конце 19го века. Нет уже этого города. Нет людей, которые в нем жили, но они оставили нам свои воспоминания, помогающие добавить знаний об истории родного Бреста.

Брест-Литовск. Жилые дома на Новом бульваре. Вдали виден перекресток с улицей Широкой.

Дом

Я родился в Брест-Литовске. Это был относительно большой город. Должно быть в детстве он казался мне намного больше, чем был на самом деле. Но я помню, наверное, сорок пять тысяч из пятидесяти тысяч жителей города были евреи.

Мы жили в довольно большом доме. В нем не было водопровода. Воду нужно было носить в дом из колодца, находившегося недалеко. Не было сантехнических удобств.

В другом конце дома был продуктовый магазин. Его хозяина звали Реб Мейер. Слово «Реб» или «Ров» значило то же, что и слово «господин». У большинства женщин не было денег до получки, и хозяин продавал в долг. У него был странный способ вести учет. Он писал на доске что-то малопонятное, напоминающее чем-то стенографию, но моя мать, которая была очень хорошим математиком, держала всё в уме и знала сумму долга.

На улице было всякое. Я имею в виду, что она была не очень чистая, особенно переулки никогда не были чистыми. Я столкнулся с этим в Неаполе, когда зашел в итальянское гетто.

В наш дом заходили соседи. Телефонов и звонков на дверях не было. Сосед приходил и все. А если он заходил во время обеда, то слышал «эссен», что означало «Заходи, поешь с нами». Но ответ был “Essen. Shainen dank” (большое спасибо, есть не буду). Так было заведено, и они заходили в любое время, когда хотели.

В городе у нас были друзья и много родственников. Рядом жила сестра моего отца, и я довольно часто навещал ее. У нее была дочь, очень красивая девушка, которая делала папиросы. Она не работала на фабрике, она брала работу домой, и у нее была маленькая машинка, на которой она делала папиросы, а я сидел там и смотрел, как она так быстро их делала, напевая при этом.

Изготовление папирос. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.

Квартира

Думаю, в доме было несколько квартир. У нас была угловая квартира, выходившая на улицу, которая называлась Брайтегассе, Широкая. Улица была немощеной. По ней протекала канава. Такую я видел в Иране еще десять, двенадцать лет тому назад.

Могу по памяти нарисовать план квартиры. Там была кухня, большая комната, еще одна большая комната и темная комната с окном над дверью, через которое проникал свет из соседней комнаты. Вот и все. В квартире жили три семьи, то есть в одной нашей комнате вынуждены были жить восемь детей и двое родителей.

 Это была большая угловая комната с окнами на улицу. Нашу комнату мы назвали то столовой, то гостиной, то спальней. За столом наша семья выглядела большой. У нас была подвесная лампа, которую мы могли поднимать и опускать. Ее купил мой отец. Он захотел купить именно такую необыкновенную лампу, так как его место в синагоге было на первом ряду. Все соседи приходили посмотреть на нее. Следующая комната была отделена печью, которая обогревала всю квартиру. Ее снимала супружеская пара, у которой не было детей. Жена занималась пошивом одежды, и две мои сестры научились у нее шить. Там же они и работали, не выходя из своего дома. Муж этой женщины был одним из самых замечательных людей, которых я могу вспомнить из детства. Летом он работал маляром, а зимой переписывал Тору на пергаменте. У него были перьевые ручки. Это было просто чудо. Он брал меня за руку и приводил к себе в комнату, потому что видел, что мне интересно то, что он делает. Я сидел там и смотрел, как он пишет Тору. Он был рыжеволосым, очаровательным парнем и смотрел на меня так, как будто я был его собственным ребенком. У этой пары не было детей.

В дальней темной комнате, куда свет проникал только через окно над дверью, стояли швейные машинки. Там жили трое: муж с женой и их маленький сын, который, когда он вырос, пошел в армию. Мужчина был большим, грузным, рослым, из тех, что описаны у Шолома-Алейхема, как ам-хаарец ( в разговорном иврите обозначает необразованного человека, грубого невежду Прим. переводчика). Он работал носильщиком, переносил разную поклажу для людей, а его жена занималась приготовлением еды и заботилась о сыне.

Кухня была общая на три семьи, с большой печью, в которой каждая семья готовила себе еду. Все семьи готовили отдельно и ели отдельно.

Семья в доме около печи. Фотограф Сержпутовский А.К.

Когда сейчас я слышу нарекания о том, как сейчас в России живут бедняки, меня это возмущает, потому что не может быть большей тесноты, чем та, в которой жила моя семья. Ведь все в моей семье жили в одной комнате и еще рядом две другие семьи. Я действительно никогда не испытывал подобную тесноту.

Насколько я помню, в нашей комнате было три кровати. Мы с братом спали на одной кровати, две сестры спали на другой. Некоторые из нас спали на полу, в буквальном смысле на полу. Летом было хорошо, потому что за исключением дождливой погоды мы спали на открытом воздухе.  Зимой мы спали вчетвером в одной постели. Иногда у нас оставались на ночь гости. Не помню, куда мы их укладывали, возможно на кухне.

Когда рождался ребенок, не было колыбелей, которые качают на полу. Может и были, но таких в России я вообще не видел. В тесноте, в которой мы жили, люльку подвешивали на четырех веревках  к потолку. Когда ребенок начинал плакать, его колыхали. Я видел это во многих домах и у себя дома тоже. Я хорошо помню, когда мне было четыре года, и мой младший брат начинал плакать, моя мать просила: «Киндер, дети, покачайте его» или «Поколыхайте его». Брат это слышал так часто, что потом, когда он начинал плакать, он сам себе говорил: «Киндер». Так тесно было, потому что не было отдельных спален для детей или чего-то подобного. Скученность была частью нашего быта, и я хорошо запомнил эту люльку, свисающую с потолка.

Отношения между разными семьями, жившими так близко друг от друга, были прекрасными, отличными. Моя мать вела себя очень дипломатично, относилась к соседям по-доброму. Конечно же, переписчик Торы,и его жена тоже были действительно очень хорошими людьми. Это именно то, что возвращает меня в детство. У меня было хорошее детство.

Подготовка к празднику Пейсах. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.

Отец

Мой отец был кузнецом. Я бы сказал, скорее мастером по металлу. Он был очень ловок; он мог смастерить, что угодно. Когда мне исполнилось примерно шесть лет, я стал приносить ему обед. Он работал один у наковальни с железом, которое он доставал из огня. Железо было раскаленное. Отец сгибал его щипцами так легко, что мне было просто удивительно наблюдать за ним. Я никогда не видел, чтобы отец подковывал лошадей. Не думаю, чтобы он вообще этим занимался, потому что он был  слишком хорошим и изобретательным мастером. Отец учил людей, у которых он работал, как использовать инструменты, чтобы упростить и удешевить работу.

Я уверен, что он не зарабатывал много денег. Если я правильно помню, у него выходило около десяти долларов в неделю. Это то, что я слышал.

Отец был религиозен. У него было даже свое место в синагоге, как правило, рядом с большими шишками, и я помню, как я всегда сидел рядом с ним.

Кузнец. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.

Мать

Моя мать была очень красивой и одной из самых мудрых женщин, которых я когда-либо знал, хотя она была, я бы так сказал, неграмотной. Ей нравилось быть активной. К ней все время приходили люди за советом. Приходили не только родственники, но и друзья. Она знала способы, как привлечь и расположить к себе людей.

Ей приходилось заботиться о куче детей. Все мы были разного возраста. Она отправляла нас кого в хедер, кого на работу или туда, куда  нужно было идти. Она готовила всем завтрак, ужин. Ей приходилось ходить за покупками, стирать одежду.

Когда мой отец приходил домой, он должен был хорошо поесть. Хотя он был не из тех, кто мог стукнуть по столу, но и мать всегда очень хорошо готовила. После обеда девочки мыли посуду. Они уже были достаточно большими, чтобы это делать.

Мать, бывало, сидела и вязала носки для детей. Это было время не такое, как сейчас, когда все смотрят телевизор, слушают радио. Тогда мы все сидели и разговаривали друг с другом, а у моей мамы, представьте себе, хватало времени сделать всю ее работу по дому. Поэтому, когда она приехала в Америку, она говорила: «Я этого не понимаю, почему все тут на жизнь жалуются?».

Моя мать была  мудрой, прекрасной женщиной. Если кто-то из нас, детей, плохо себя вел, она не говорила об этом моему отцу, пока он не пообедал. Она объясняла это тем, что если она скажет ему об этом до обеда, то он может не получить удовольствие от еды. Иногда отец наказывал нас, но мягко. Я мало что помню, чтобы меня лишили чего-то. Помню, мама рассказывала мне историю, что однажды я пришел домой из хедера (начальная еврейская школа Прим. переводчика), открыл шкафчик, где обычно была еда, а мать сказала: «Там ничего нет».

Женщины и дети. Фотограф Сержпутовский А.К.

Дети

У моих родителей было девять детей. До моего рождения родились два брата и две сестры, а после моего рождения еще два брата и две сестры. Я появился на свет в середине. Мой самый младший брат родился в Америке. Он пошел по обычному американскому пути:  получил юридическое образование. Правда, после окончания университета он не стал юристом. Вместо этого он занялся театром и киноиндустрией.

Все мальчики, кроме моего младшего брата, родившегося в Америке, носили двойные имена. Моим старшим братом был Герш Юдель, моим следующим братом был Ицик Лейб. Я появился позже. У меня было имя Иосиф Аарон. Младшего брата, которого уже нет в живых, звали Хаим Пинхас, а самого младшего брата, родившегося в Америке, звали Авраам. Видите, все это были практически библейские имена.

Мой старший брат был плотником. Когда он приехал в Америку, он стал учителем, а затем дантистом. Младший брат Ицик Лейб был портным, мужским портным, и он шил для себя и для нас прекраснейшую одежду, просто чудесную одежду.

Однако у девочек были только одиночные имена. Старшая была Эстер, следующая Ева, потом была Ревекка, а потом последней родилась Злата. Злата — это не еврейское имя, но, вероятно, это было очень распространенное имя.

Две мои сестры, которые появились после меня, были швеями.

В семье все помогали друг другу, хотя каждый при этом занимался своим делом. Мой младший брат был моим другом. Видите ли, в большой семье дети выбирают себе друзей. Он был моим приятелем, я брал его за руку, и мы гуляли в гойшерском (нееврейском Прим. переводчика) районе, чтобы показать ему сады, яблони и так далее. И мы бродили по этому очень тихому району, слушали, как играет пианино, и так далее. Однажды осенью перед нашим отъездом в Америку мы шли мимо сада. Женщина в саду жестом подозвала нас и поинтересовалась — мы немного понимали по-русски — не зайдем ли мы за яблоками, показывая на деревья. Мы зашли туда. Я залез на дерево, а мой младший брат стоял внизу с корзинами. Мы работали там около часа или чуть дольше. Нам заплатили немного денег, я не помню точно, сколько это было. Наверное, несколько копеек. Мы наполнили пару корзин фруктами и принесли их домой.

Повитуха и дети, которым она помогла появиться на свет. Источник: Photographing the Jewish Nation Pictures from S. An-sky’s Ethnographic Expeditions.

Продолжение следует…

Уроки австрийской истории

Posted on by Natalia

22 октября 2021 года в Доме Истории Музея Нижней Австрии в г. Санкт-Пёльтен состоялась презентация обновлённой и расширенной той части постоянной экспозиции,  которая охватывает далеко не однозначный, до сих пор до конца не осмысленный и по-прежнему очень болезненный для Австрии период истории страны: 20-40е годы. Это зарождение австрийского фашизма в 20е годы, потом полная победа немецкой нацистской идеологии в 30-е годы, а затем сознательный и единогласный выбор народа отказаться от суверенитета и присоединиться к Германии, превратившись в придаток с названием Остмарк.  Почему австрийцы так старались угодить новому режиму и стать его ярыми апологетами? Почему австрийцы, опережая немцев, выполняли все приказы властей, были инициаторами всего, что касалось арестов, гонений, отправок в концентрационные лагеря, «ариаизации» и «очистки» от всех, кого нацистский режим рассматривал, как не имеющих право ни на что. На жизнь в том числе.  

Листовки, призывающие австрийцев голосовать за присоединение к Германии. Дом Истории, Санкт-Пёльтен.

Целью этого раздела экспозиции является не только демонстрация политических и социальных событий, происходивших в стране, но и попытка показать на примере историй жизни отдельных людей, их персональных свидетельств и воспоминаний то, что происходило с обществом. Какие соблазны или угрозы режима повлияли на массовое сознание и привели к трагическим последствиям? Было ли сопротивление? Если было, то в какой форме? Как Вторая Мировая война повлияла на жизнь как жертв, так и преступников режима? Личные фотографии и документы рассказывают трагические истории конкретных людей: насильственная эвтаназия «неполноценных», концлагерь и казни за инакомыслие в любых проявлениях при полном отсутствии судебно-правовой системы, депортация в лагеря смерти всех евреев и цыган. И все это происходило не где-нибудь в Тимбукту, а на знакомых улицах, в каждом  доме и всего несколько десятилетий тому назад.

Культ фюрера и нацистская пропаганда проникли и охватили все слои австрийского общества от мала до велика. Дом Истории,  Санкт-Пёльтен

В нынешней экспозиции также появился новый раздел, демонстрирующий,  как нацисты вкупе с местными коллаборационистами «наводили порядок» на оккупированных территориях. Именно для этого раздела постоянной экспозиции в качестве не только иллюстрации, но и достоверного подтверждения, были выбраны 5 рисунков В.Н. Губенко, на которых изображены трагические эпизоды нацистской оккупации Бреста. Присутствие в экспозиции одного из лучших музеев Австрии рисунков с «Брестской темой» – это замечательное событие. Учитывая то, что Дом истории представляет собой не только инновационный музей, но также является центром современных научных исторических исследований, обладающим уникальной коллекцией архивов, документов и экспонатов, можно надеяться, что некоторые моменты истории Бреста, непосредственно связанные с Австрией ( а они таки имеются), станут предметом изучения и возможных совместных проектов.

5 карандашных рисунков В. Губенко, на которых изображены трагические моменты оккупации Бреста. Дом Истории, Санкт-Пёльтен.

На презентации обновлённой постоянной экспозиции мы впервые увидели несколько «говорящих» экспонатов, среди которых выставлен кожаный ремень Вальтера Фантла. Казалось бы, просто старый ремень. Но для его хозяина ремень оказался единственной вещью, оставшейся от трагического прошлого, памятью и талисманом, с которым он не расставался всю свою долгую жизнь.

Кожаный ремень в руках Вальтера Фантла

Вальтер Фантл родился в 1924 году в еврейской семье в пригороде Санкт-Пёльтена. Отец Вальтера владел магазином, который сейчас у нас назвали бы «1000 мелочей». Сразу же после аншлюса магазин был конфискован, дом отобрали, а всю семью депортировали в Вену и поселили в одной из так называемой «сборных квартир». Чтобы угодить фюреру, австрийцы уже в первые дни аншлюса обьявили о том, что в кратчайшие сроки сделают Австрию „judenfrei“. Обещание, данное фюреру, они с успехом выполнили, создав ужасную, но эффективную систему депортации больших групп людей в гетто, лагеря смерти и места убийств. Даже Гейдрих и Кальтенбруннер, принявшие в марте 1938 года в венском отеле “Регина” далеко идущие решения о полной конфискации еврейской собственности, будут удивлены той одержимостью, с которой местное население расправилось с 170 тысячами евреев, проживавшими в Вене в марте 1938 года. Уровень насилия, направленного против них, намного превосходил все, что имело место при антисемитских беспорядках в самой Германии, начиная с 1933 года. Австрийская модель “решения еврейского вопроса” станет образцом для выполнения подобных “задач” на всей территории Третьего Рейха. 

Сначала всех австрийских евреев в приказном порядке переселили из родных мест в Вену. Причем, в специально отведённые дома, квартиры, школы, которые находились в тех венских районах, где исторически проживали евреи.

В Вене во многих местах можно увидеть около домов такие металлические таблички. В отличие от других стран, где похожие квадратные знаки называются «штольпенштайн», в Австрии они носят название «камни памяти» и монтируются в тротуаре около тех домов, где жили погибшие в лагерях смерти. Чтобы прочитать имя, надо склонить голову. Так, кто вольно или невольно, но чтит память погибших. Тюркенштрассе, 31. 9й район, Вена.

В начале 41го года началась организованная массовая депортация. Почти каждый день с вокзала Аспанг уходил эшелон, в котором находились не менее одной тысячи человек. Эшелоны уходили на Восток: Терезиенштадт, Освенцим, Малый Тростинец…. Всего из Вены было депортировано 48 953 еврея. Выжили из них только 1073 человека.

Место, где находился Aspangbahnhof. С 1939 по 1942 год здесь осуществлялась депортация евреев. Вокзал находился в центре города, поэтому регулярная еженедельная депортация около тысячи евреев одновременно не осталась незамеченной и приветствовалась населением.

В 1977 году здание вокзала было разрушено. Территория долго оставалась просто пустырем, и только в начале 2000-х она была объявлена зоной городской застройки для квартир, офисов и зеленых насаждений под названием «Еврогейт». Сегодня о мрачной истории этого места напоминают не только вывеска «Место жертв депортации» и памятный камень, но мемориал, открытый осенью 2017 года: символические рельсы уходят в печь крематория.

Среди переживших Холокост оказался и Вальтер Фантл.  Всю семью Вальтера сначала отправили в концентрационный лагерь Терезиенштадт, а в 1944 году Вальтер и его отец были переведены в Освенцим. Отца сразу отправили в газовую камеру, а Вальтер смог пережить ужасы лагеря, пройти Марш Смерти и дождаться освобождения. Он считал, что в этом ему помог кожаный ремень, ставший для него талисманом. Вальтер был уверен, что пока ремень у него, с ним ничего не случится. Ему не раз предлагали обменять ремень на хлеб или что-то, что очень ценилось в жутких условиях концлагеря, но Вальтер отказывался от любых предложений. Он сберёг ремень, по которому мы можем увидеть, как менялся внешний облик его владельца: последние дырочки Вальтер пробил на ремне, когда весил 37 килограмм. Вальтер Фантл был не только выжившим свидетелем Холокоста, но и одним из немногих, кто после освобождения вернулся в Австрию. Его никто не ждал. У него ничего не было, и никто ему ничего не вернул. Послевоенное австрийское общество изо всех сил старалось изобразить из себя жертву, хотя выходцы из Австрии составляли непропорционально большую долю нацистского репрессивного аппарата Третьего рейха – 14% персонала СС и 40% в лагерях смерти. При этом доля австрийцев в общем населении «Великой Германии» была всего 8%. Президент Австрии Александр Ван дер Беллен, выступая на церемонии по случаю 80-летия аншлюса, сказал, что «австрийцы были не только жертвами, но и исполнителями преступлений, зачастую на руководящих позициях».  Свыше 1,2 млн. австрийцев (солдаты и офицеры) воевали на стороне гитлеровского рейха. Среди самих австрийцев расхожи два таких черновато-ироничных анекдота:

– Знаешь, Австрия – это такая страна, которая убедила весь мир, что Бетховен был австриец, а Гитлер – немец.

– Австрия – это как женщина, которая сначала получила все преимущества брака по расчету, а потом выставила себя жертвой изнасилования.

Вальтер Фантл остался жить в Вене. Женился. Работал. Никогда не делился воспоминаниями о пережитой трагедии. Татуировку номера на руке заклеивал пластырем, чтобы не вызывать лишних вопросов. И очень берег свой старый кожаный ремень. Его историю узнали случайно. Стали приглашать на встречи, снимать фильмы, брать интервью, даже написали книгу. Он приходил, рассказывал, всегда брал с собой ремень, но никогда никому не давал его даже на короткое время. Вальтер Фантл скончался в 2019 году. Самое дорогое, что у него было, свой старый кожаный ремень, он завещал Дому истории в Санкт- Пельтене.

«Рассказанная история»: ремень Вальтера Фантла в Доме Истории . Санкт-Пёльтен.

Последние десятилетия Австрия может стать примером не только в процессе преодоления нацизма, но в борьбе с неонацизмом. Антисемитизм, радикальный национализм, ксенофобия, расизм не исчезли и вряд ли порадуют разумную часть человечества своим исчезновением в ближайшем будущем. Но это не означает, что с этим надо смириться, ведь их жертвой может стать любой, независимо от вероисповедания, цвета кожи, политических взглядов, да впрочем, из-за всего, что не будет укладываться в “установленные рамки”. Австрийские политики различных уровней и политической ориентации принимают участие в мероприятиях поминовения жертв нацизма. Различные правительственные и неправительственные общественные организации, учебные заведения регулярно проводят информационные компании и образовательные мероприятия, делая это современно, доходчиво и с душой. У австрийцев нет безымянных жертв нацизма. То и дело в Вене около домов появляются “камни памяти”, на которых выбиты имена живших в этих домах людей и погибших потом в лагерях смерти. Скоро в центре Вены откроется мемориал, где на гранитных плитах будут выбиты имена всех 64 259 убитых австрийских евреев. Стена Холокоста с именами, а не с безликими цифрами, это не только память о человеке. Это ещё и способ вернуть массово невинно убиенным частичку их личности, частичку идентичности и часть достоинства. Австрийский опыт свидетельствует о том, что в принципе даже тяжело больное общество способно выздороветь. И в этом процессе очень важную роль играют такие центры, как Дом Истории Музея Нижней Австрии в городе Санкт-Пёльтен.   

Научный руководитель и директор Дома Истории Музея Нижней Австрии, доктор философии Кристьян РАПП. Благодаря деятельности Кристьяна Раппа и его талантливой команды, Дом Истории в Санкт-Пельтене стал настоящим интерактивным музеем, центром многих инновационных проектов, исторических изысканий и местом проведения уникальных выставок.

Natalia LEVINE 

Удивительная история о «Лейке» брестского фотографа Арона Розенберга, рассказанная его сыном

Posted on by Viktor

Арон Розенберг. Фото из документа.. 

До прихода Советов в Брест в 1939 году Арон Исаакович Розенберг имел здесь свою фотостудию «Эра» на ул. 3 Мая (ныне Пушкинской), д. 13, а затем работал в фотоартели областного промсоюза. О том, что произошло с отцом в этот период, поведал его сын Гарри Розенберг в книге «Лейка и другие рассказы», опубликованной в Австралии.

Вторая мировая война начинается

Это был сентябрь 1939 с его недолгим сражением. Один только раз наш маленький город Брест в Восточной Польше бомбили Luftwaffe – военно-воздушные силы Германии. Молва гласила, что хорошо нацеленные бомбы упали около гостиницы, где немногим ранее члены польского правительства остановились ненадолго для еды и отдыха на своём пути к румынской границе. Они в конечном счете добрались до Лондона, в то время как остальная часть беглецов была брошена, чтобы расхлебывать кашу. Это оказалось то ещё блюдо!..
Фронт дошёл до нас некоторое время спустя, но даже тогда это был не более чем гул канонады в обмене орудийным огнем между немцами, которые окружили город, и польским гарнизоном в Брестской крепости. В течение двух дней снаряды с воем носились над нами, ложась в отдалении. Вскоре после того, как орудия затихли, наблюдалось тревожное волнение в городе: люди кричали и исчезали за воротами и дверными проемами. Магазины быстро позакрывались. И затем, глядя вниз из окна на опустевшую улицу, мы увидели продвигающиеся неуклонно танки и грузовики, а также мотоциклы с колясками, вихляющиеся из стороны в сторону. Серо-стальные шлемы и мундиры, все в отличном порядке. Зловеще подгадав время, немецкая армия вошла в наш город накануне Йом Киппур, судного дня.

Временная отсрочка

Мало что случилось в последующие дни. Постепенно люди снова появились на улицах. По городу прошёл слух, что все евреи должны будут собраться в районе рынка для важного объявления. Немцы нашли уважаемого старейшину общины, говорившего на немецком, человека по фамилии Бегин, который перевел объявление огромной толпе. С того места, где мы стояли, сообщение невозможно было услышать, но мы узнали позже, что речь в нем шла о том, что мы будем продолжать жить нормально и что немецкая армия скоро уйдет, поскольку территория должна отойти к красной армии в ближайшем будущем.
Нам не дано было знать, что это было только временной отсрочкой, и что менее чем через два года этот пограничный город первым попадёт в руки врага в еще одной войне, и что нацистские танки снова прогромыхают по его мощеным камнями улицам. Также любой из нас не мог даже вообразить, когда мы стояли на рынке теплым сентябрьским днем, что в октябрьский день, три года спустя, вся еврейская община Бреста, более 30.000 душ, будет безжалостно убита нацистами. И никому среди толпы, которая теперь слушала этого худого, седого человека, читающего сквозь свои очки-пенсне, не могло прийти в голову, что его сын Менахем станет премьер-министром суверенного государства Израиль приблизительно сорок лет спустя. Да и сам я вряд ли предполагал, что по прихоти судьбы наша собственная семья избежит участи наших 30.000 братьев, уже обреченных потому, что они попали в ловушку географии и истории, из которой не было никакого спасения.

Красная армия пришла

Брест успокоился и зажил как почти советский город, его новый политический статус уже ощущался в каждой сфере деятельности. И нигде это не было более очевидно, как на улицах, где красноармейцы и гражданские функционеры прочесывали магазины, деловито скупая любые товары, на которые они могли наложить лапу. Самым высоким и наиболее желанным призом были часы “CYMA”.

 Русские были помешаны на всех часах, но “CYMA” были фаворитом. Наиболее частым вопросом от военного был: «Часы есть?». За этим и подобными запросами всегда следовало: «У нас всё есть». Это предназначалось для того, чтобы произвести впечатление, что в России нет нехватки ни в чём. Мы подозревали, что солдатам промыли мозги их политруки, чтобы они продолжали, как попугаи, бессмысленно повторять это предложение в надежде, что это может одурачить местных жителей, которые, видя их яростную торговлю, могут начать не доверять ценности рубля и, возможно, догадаться насчёт того то, на что походила жизнь внутри «реального» Советского Союза. Между прочим, это сделало нас всех еще более подозрительными, поскольку мы наблюдали, как всё, на что падал взгляд, выносилось из магазинов людьми, которые продолжали повторять, что “у нас всё есть».
В конце концов это предложение стало расхожей шуткой, и местные жители использовали его, на настоящем русском языке, но в отрицательном смысле. Подходишь к  незнакомцу на улице прикурить: «Извините меня, у Вас есть спички?». «У нас всё есть» в ответ означало, что у незнакомца не было спичек. Или чего-нибудь еще, что попросили. Власти скоро дали понять, что нельзя шутить таким образом безнаказанно. В городе Львове было запрещено использование этого выражения. К тому времени, когда владельцы магазина и ремесленники поняли, что они продавали ценные и незаменимые товары за ничего не стоящие деньги, город был почти вычищен, и всё, что не было «продано», был хорошо спрятано, предпочтительно в другом месте, поскольку этот период был отмечен увеличением внезапных обысков, а также воровством. Вскоре все частные магазины и фирмы были заменены государственными магазинами, которые редко предлагали что-нибудь стоящее, а в тех редких случаях вырастали длинные очереди. К тому времени «выборы» были проведены, и Брест стал действительно советским городом.

Русский офицер и Лейка

Примерно в это время Леонид Афанасьевич Спасский, полковник государственной безопасности, таково было его звание в НКВД, вошел в наши жизни. Это была совершенно случайная встреча. У моего отца, профессионального фотографа, была маленькая студия и мастерская в городе и, после поглощения Бреста русскими, ему было разрешено управлять всем этим как частнику-кустарю, работающему на себя. В это время он привлек многих русских клиентов, главным образом офицеров, у которых были фотоаппараты, и, пользуясь наличием фотоплёнки и услуги по проявке и печати, к которой они не были приучены, они щелкали фотки от души и завалили папу работой. У большинства из них были фотоаппараты ящичные или с мехами, но счастливчики, как правило, офицеры, использовали 35-миллиметровые фотоаппараты, называемые ФЭД.
ФЭД был советской версией Лейки, но плохой.

 

У полковника Спасского имелся новый ФЭД, он также имел обыкновение приносить свои плёнки в мастерскую папы для проявки и печати. Он был довольно-таки умелым фотографом-любителем и любил обсуждать результаты, но его проблема состояла в том, что он ожидал слишком многого от своей ограниченной оптики. Он слышал о немецкой камере Leica, которая, как говорили, сильно превосходила ФЭД, но он никогда не видел её. Моему отцу принадлежала почти совершенно новая Leica, которую он купил для своего бизнеса как раз перед войной. Однажды днем он вывел Спасского на улицу и позволил ему сфотографировать один и тот же объект этими двумя фотоаппаратами. Когда готовые отпечатки сравнили, Спасский немедленно понял, что слышанное им о Лейке было полной правдой. С тех пор завладеть ею стало его жгучей навязчивой идеей.

Полковник Спасский был дотошным человеком и очень разборчивым относительно того, что он приобретал. Он не гонялся за CYMA. Я заметил, что у него уже были швейцарские часы. Это были Patek Philippe. Он, очевидно, хорошо разбирался в часах. Простые солдаты знали только о CYMA, единицы слыхали об Омеге. Никто вообще не спрашивал о Tissot или Longines, уже не говоря о Patek. Но полковник носил те же самые часы, что короли и принцы. Он сказал папе в шутку, что это стоило ему меньше, чем он бы заплатил за CYMA.

Его мундир тоже был уникальным. Сделанный на заказ, вероятно, совсем недавно, он был не из дома, как и его сапоги не были советского происхождения. Он был образованным человеком, весьма высоким, красивым, ему было под сорок. Его тонкое, бледное лицо было клинообразным и гладко выбритым  всякий раз, когда я его видел. Его волосы были бледно-соломенного цвета, совершенно прямые, с пробором посередине. У него была приятная улыбка, но глаза вызывали у меня тревогу. Они никогда не улыбались вместе с остальной частью его лица, а в их синей глубине был странный холодок. Я не мог объяснить того чувства, которое испытывал относительно его, но намного позже, после нескольких встреч с другими НКВДшниками, я начал связывать этот взгляд с особым родом жестокости.
Со дня встречи полковника с Лейкой он не оставлял моего отца в покое. Сначала он постоянно просил отыскать такую же для него. Папа объяснял, что не было ни одной, о которой он бы знал, что в нашем городе они никогда не продавались в магазинах и что сам он должен был заказать её из Варшавы перед войной. Спасский утверждал, что их должно быть несколько в городе, у богатых людей, надо только найти. Разве отец не помнил клиентов, которые приносили 35-миллиметровые плёнки на обработку перед войной? Папа терпеливо объяснял, что перед войной он только руководил студией фотопортрета и не занимался печатью и проявкой. Те немногие из уличных фотографов, которые использовали «лейки», делали свою собственную работу. Отец не знал никого из них по имени, и они не работали на улице с тех пор, как у одного из них конфисковали его фотоаппарат “временно», больше его он не увидел.
После приблизительно месяца бесполезных поисков полковник изменил свою тактику. Он начал изводить отца, чтобы тот продал ему свою Лейку: “Я дам  Вам два ФЭД и 500 рублей. 700 рублей…». Положение начало становиться неловким. Полковник стал очень дружелюбным к тому времени, принося нам подарки, когда доставлял свои плёнки на проявку, — обычно водку (которую отец не пил). Он настаивал на том, чтобы познакомиться с семьёй, и был у нас дома на ужине несколько раз. Но чем настойчивее он становился, тем тверже, хотя и вежливо, мой отец отказывался: “Это — мой рабочий инструмент, полковник. Большей частью я зарабатываю на жизнь этим фотоаппаратом». Но доводы и выгодные предложения не прекращались.

Начались аресты…

Тем временем тревожная атмосфера окутала город. Люди, чьи-то друзья и знакомые начали исчезать. Горожане знакомились с ужасом стука в дверь ранним утром. Члены Польской Коммунистической партии, сионисты, учителя, бывшие государственные служащие, богатые владельцы магазинов и лидеры общины, также как и простые люди без какого-либо политического, общинного или коммерческого прошлого были среди целей. Казалось, не было никакого шаблона, стандарта, по которому арестовывали, и именно эта произвольность пугала людей. Любой мог стать следующим.

В конце концов даже наша семья не избежала этого страшного удара. Он пришёл рано утром в марте 1940. Это были офицер НКВД и два вооруженных солдата. Их первым действием был вызов управдома, который должен был исполнить роль свидетеля и в конечном счете зафиксировать подписью, что все происходило в соответствии с законом. Дом был полностью обыскан, но только несколько незначительных документов и фотографий были взяты, и даже квитанция была выписана. Но шок поджидал в конце, когда моему отцу приказали одеться (это было 2:00 утра, и мы были все в наших халатах). Затем документ был зачитан, чтобы проинформировать его, что он взят под арест и что обвинения ему будут предъявлены. Их сущность не была упомянута. Были слезы и протесты, но они оказали мало эффекта на вторгшихся. Когда они вышли, то забрали моего отца с собой. Мы увидели его снова лишь спустя два года.
Дни проходили, заполненный написанием обращений различным персонам и посещениями тюрьмы и управления НКВД в попытке узнать, что происходит, в чем заключались обвинения, и безуспешными попытками передать продукты арестованному. Все запросы натолкнулись на кирпичную стену и то же самое заявление: никакой информации, никаких писем, никаких передач, никаких контактов вообще, пока расследование не завершено.
С первого дня после ареста отца мы попытались определить местонахождение нашего друга-полковника. Но Спасский исчез. Никто, казалось, не знал его или что-нибудь о нем. У каждого отдела в НКВД, куда бы мы ни обращались, был один и тот же ответ: не здесь, попробуйте в каком-нибудь другом секторе. В конце концов мы сдались, предполагая, что полковник, вероятно, убыл и его больше нет в Бресте, он забрал с собой нашу единственную надежду на то возможное спасение или, по крайней мере, помощь папе. И так мы успокоились, чтобы ждать до конца расследования, когда мы могли бы узнать что-то об обвинениях и что может случиться с отцом. Для нас этот день так и не наступил.

Ночной визит

Спустя месяц после ареста отца у нас был другой стук в дверь в 1:00. Такая же самая компания стояла в прихожей, когда мы открыли дверь: управдом, офицер и два вооруженных солдата. Только на сей раз офицером был полковник Спасский.
“Леонид Афанасьевич!» – я приветствовал его, как пропавшего дядю, спасителя в трудную минуту. Бросился  к нему, чтобы взять его руку. Солдат выставил свою винтовку: назад! Полковник не сделал ничего, чтобы остановить его. Я замер, и затем внезапно мои слова вырвались потоком. Знает ли он, что мой отец арестован почти месяц назад, что мы искали полковника и не могли найти его нигде, не было никого, к кому обратиться, мой отец был невиновен, невиновен…

Я вдруг остановился, осознав тот факт, что Спасский никак не отреагировал, и тут в один миг понял: он знал. Все время знал. И когда я всмотрелся в его лицо, то увидел там нечто новое: его выражение теперь совершенно соответствовало ужасному холоду его синих глаз. Улыбчивое лицо, которое с нашей первой встречи я так и не смог совместить с этими глазами, исчезло. В новом лице все было в совершенной гармонии, и это пугало.
“У нас есть ордер на обыск квартиры, – сказал он бесцветным официальным голосом. Пожалуйста, сидите на стульях у стены». Кивнул солдатам, которые расставили стулья. Мы сели, и они занялись своим делом в полной тишине. Закончили менее чем через час и возвратились к полковнику. Пошептались, затем полковник повернулся к моей матери:
“Где Лейка?». Мать посмотрела на меня. Лейка была спрятана в укромном уголке в платяном шкафу, который пропустили «искатели». Отца тревожили учащающиеся случаи воровства, и он всегда приносил фотоаппарат домой после рабочего дня. Он искусно соорудил небольшой тайник для него, и аппарат был там, начиная с его ареста. Теперь вопрос был задан, и мы были беспомощны против этого человека, о котором мы когда-то думали как о друге.
“Достань его для полковника», – сказала мне мама. Когда я готовился встать, один из солдат подался вперед с винтовкою наготове. На сей раз полковник остановил его: “Иди с ним.» Солдат последовал за мной в спальню, и я вытащил фотоаппарат. Его кожаный чехол, гладкий и теплый при  прикосновении, все еще пахнул как новый. Вернувшись в гостиную, я вручил Лейку Спасскому. Его лицо загорелось, но отнюдь не приятным образом. Когда я сидел рядом со своей матерью, слезы стекали по моему лицу. Полковник, казалось, не был слишком заинтересован, хотя избегал моих глаз.
“Я выпишу вам квитанцию, — сказал он. — Мы не воры.» Достал чистый лист бумаги из своей сумки-планшетки и что-то написал на нём. Я понял, что он не использовал официальный бланк вроде того, который нам дали за вещи, взятые во время ареста моего отца. Полковник встал, взял другой документ из своей сумки и зачитал его нам.

Мы высланы

“В соответствии с приказом №… выданным…  я сообщаю вам… в присутствии… по требованиям пограничной безопасности… нежелательные элементы… транспортировка в Советский Союз… разрешенный размер багажа, 100 кг на человека… вступает в силу немедленно…»
Нас депортируют. И он не оставил никаких сомнений в части того, что решение “вступает в силу немедленно «. Подгоняемые солдатами со знакомым «давай, давай», моя мать и я при помощи наших кузенов, беженцев из Варшавы, которые жили с нами, упаковали то, что было самым полезным или ценным. Меньше часа спустя, когда рассвет занимался, мы наспех попрощались и были уже на грузовике, спешащем на железнодорожный вокзал, где нас быстро загрузили в теплушки, переделанные вагоны для перевозки скота, для долгого путешествия на восток.
Мы не знали в этот момент шока и замешательства, что Сибирь станет нашим убежищем, местом, где мы выжили, и что навязчивая идея полковника госбезопасности о Лейке круто изменила нашу судьбу. В шестнадцатый день октября 1942, день, когда вся еврейская община Бреста предана смерти нацистами, нас среди них не было.

Арон Розенберг. Фото из следственного дела. 

Наша справка

РОЗЕНБЕРГ Арон Исаакович (6.11.1895 д. Клещели Белостокского воеводства, Польша – 1975 Мельбурн, Австралия) – отец Гарри (Хаима) Розенберга. Образование начальное. Проживал: Брест, ул. Советская, 46-12. Работал фотографом в фотоартели областного промсоюза. Арестован 13 марта 1940 по обвинению в том, что был агентом 2-го отдела бывшего Генштаба Польши, по ст. 74 УК БССР. Осужден Особым совещанием при НКВД СССР на 8 лет ИТЛ с исчислением срока с 14.03.1940 как социально опасный элемент. Отбывал наказание в Унженском ИТЛ Горьковской обл. Амнистирован 26.08.1941 согласно Указа Президиума Верховного Совета СССР от 12.08.1941. Выехал в с. Журавлевка Калининский р-н Акмолинской обл. Реабилитирован 14.08.1989 прокуратурой Брестской области. — Источник: Белорусский «Мемориал».\\ Выехал в Австралию.

РОЗЕНБЕРГ Гарри (Хаим) (Harry Rosenberg) (10 ноября 1923 Луков – 12 мая 1995 Канберра, Австралия) – австралийский биохимик. В предвоенные годы жил в Бресте. В 1940 в 16 лет был выслан НКВД вместе с семьей в Сибирь. Об этом периоде жизни позднее рассказал в автобиографической книге «Лейка и другие рассказы». В ссылке преподавал математику и гончарство, работал экономическим советником. В конце войны вновь посетил Брест, в котором была уничтожена вся еврейская община. Эмигрировал в Австралию в июле 1947. Окончил Мельбурнский университет в 1851. В фундаментальной науке предметом его особого интереса была биохимия фосфора и позже железа. Неоднократно периодически занимался исследованиями вне Австралии, работая в известных лабораториях США, Германии и Великобритании. Был удостоен высшей ученой степени доктора наук Университетом Мельбурна в 1970. Дважды был стипендиатом Программы Фулбрайта. Помимо науки, обладал великолепными познаниями в музыке, был одним из первых членов Канберрского Общества Камерной музыки, стал пожизненным членом организации Musica Viva. \\ Жена: Берта (Бетти) Чани (Bertha (Betty) Chani) (14 Мая 1926 Брест-над-Бугом – 2 Июня 2012). Три сына: Майкл, Джеффри и Пол.

Подготовил Николай Александров.

Источник

“Haus des Lebens”

Posted on by Natalia

Продолжение. Первая часть.

Похоже, что многострадальные брестские мацевы ( надгробные плиты с еврейского кладбища) наконец обретут спокойствие. Каков будет окончательный проект  мемориала-инсталляции (лапидария) из мацев и кто станет его автором, пока не ясно, но в настоящее время ведутся работы по приведению тысяч надгробных камней и их фрагментов в порядок. Их фотографируют, чистят, нумеруют, читают и переводят сохранившиеся надписи, составляют электронную базу.  На сегодняшний день мацевы являются одним из немногих материальных свидетельств существования когда-то многочисленной еврейской общины Бреста. История возникновения еврейского кладбища связана с драматическими событиями переселения целого города на новое место из-за строительства крепости в первой половине ХIХ века. В середине ХХ века кладбище было уничтожено. На его месте, без эксгумации и перезахоронения тысяч и тысяч останков, а просто насыпав сверху и утрамбовав землю с близлежащего форта, построили стадион «Локомотив», прозванный в народе «стадион на костях». Как и когда исчезло практически незаметно для города целое кладбище с огромной территорией и тысячами надгробий? Кто  отдал приказ? Кто этот приказ исполнил?

На карте 1824 года синим цветом выделены два еврейских кладбища, которые находились на территории старого города. В связи с началом строительства крепости оба кладбища были снесены.  Захоронения и надгробные памятники были перенесены на кладбище в «новом» городе. 

В книге Аарона Тэнцера есть глава, посвящённая истории возникновения еврейского кладбища на территории нового города. Скорее всего сведения об этом событии он почерпнул из книги Лейба Файнштейна. Вот, что он пишет: «Любой, кто знает, с каким необычайным благоговением евреи охраняют могилы своих предков, как они всегда стремятся сохранить свои кладбища и защитить их от разорения или даже заброшенности в соответствии с религиозным законом, поймет всю глубину боли, которая  охватила евреев из старого города , когда пришло известие о сносе кладбища.  Потому что теперь речь шла не только об отъёме жилищ у живых, но и о лишении мест упокоения мертвых, о лишении их  Haus des Lebens,«дома жизни», как благочестивые евреи называют кладбище. Здесь лежали предки, здесь покоилось столько правоверных и ученых мужей с мировым именем, к могилам которых ради молитвы ежегодно совершали паломничества тысячи людей. И теперь их покой должен быть потревожен, их могилы должны будут принесены в жертву ради возведения крепостных стен и преданы забвению!»(с.55)

Далее Аарон Тэнцер рассказывает о приобретении еврейской общиной Бреста двух участков земли для двух(!!!) новых кладбищ: «В новом городе евреи сразу приобрели землю, чтобы построить два кладбища. Для одного кладбища, которое предполагалось немедленно начать использовать, был куплен участок земли, прилегающий к тогдашним границам города. Для второго кладбища, на котором собирались производить только перезахоронения со старого, был куплен участок земли, располагавшийся вблизи деревни Берёзовка, находившейся довольно далеко от тогдашних городских границ. В 1835 г. сюда были перенесены отдельные захоронения. Длинная похоронная процессия, сопровождаемая по правилам санитарных норм полицейскими, вспоминается современниками с глубокой печалью. Однако во многих случаях на новое место были перенесены только надгробия.»(с.56)

Как оказалось, первое кладбище просуществовало совсем не долго: «Кладбище рядом с городом, которое было предназначено для немедленного использования, заполнилось в течение короткого времени. Быстро растущий город окружил его домами и улицами. Поэтому правительство приняло решение закрыть кладбище и запретило проводить там похороны. Это кладбище, которое с тех пор было полностью заброшено, находилось до сегодняшнего дня посередине необычно для города широкой улицы Пивоварной недалеко от Мухавца (улица #1 во время оккупации). Многочисленные, иногда весом в сотни килограмм надгробия с частично разборчивыми надписями на иврите валяются  там и поныне. Не сильно воодушевляющая картина».(с.56)

( Краеведы уже разобрались с Пивоварной и с запутанной Брестской топонимикой. В 19 в. улица с таким названием находилась около Мухавца, там, где сейчас Интернациональная. Пивоварная улица на Киевке появилась позже.)

Еврейская община была вынуждена начать использовать для захоронений свое второе кладбище, к которому тем временем тоже приблизился город. Поэтому в 1879 году община купила большую часть прилегающего участка, а на собранные пожертвования вокруг кладбища построили каменную стену высотой в человеческий рост с тремя въездными воротами и оригинальными еврейскими надписями. В книге Файнштейна написано, что когда в 1884 году начали строить большой железнодорожный вокзал и подводить к нему множество железнодорожных путей, еврейское кладбище оказалось на пути прокладывания одной из железнодорожных веток. После переговоров с железнодорожным начальством еврейская община получила компенсацию в размере 5 500 рублей, уступила часть территории кладбища железной дороге, а на полученные деньги приобрела примыкающий участок для кладбища и отремонтировала повреждённую при прокладке железной дороги часть кладбищенской стены. (Олег Медведевский «Арье Лейб Файнштейн и его книга об истории еврейской общины Бреста». )

Фрагмент польской карты с указанными местами еврейского и католического кладбищ

В Бресте в живых остались единицы тех,  кто видел еврейское кладбище до его исчезновения. Сохранились редкие фотографии, вроде остались планы… Тем интереснее было прочитать о том, каким увидел киркуты ( еврейское кладбище) в 1915 году Аарон Тэнцер: « Кладбище – идеальная отправная точка для знакомства с сегодняшним днем еврейской общины Брест-Литовска. В конце концов, это почти всё, что осталось от 600-летнего, когда-то столь процветающего и гордого сообщества. Перед вами огромное поле мертвых. В центре – небольшие домики, которые здесь часто встречаются над местами захоронения раввинов и ученых, справа и слева от них безошибочно узнаваемый лес гробниц всех размеров и форм. Очень редко можно увидеть надгробие,  стоящее в вертикальном положении. Из-за болотистой почвы надгробия через очень короткое время начинают заваливаться на бок. Иногда в качестве надгробий использовались и простые доски с надписями. Очень часто на надгробиях встречаются живописные изображения. Если в могиле похоронен образованный человек, то на надгробии воспроизведены  цитаты из Талмуда, если похоронен менее образованный человек, тогда на камне высечены изречения из шести книг Мишны. На надгробиях левитов изображена обычная лейка, а на могилах Коэнов – руки благословения, и т.д. Очень часто можно встретить изображения животных на надгробиях тех, кто при жизни носил их имена: Лейб, Вольф, Бэр и т.д. У молодых девушек на надгробии изображен голубь, у благочестивых женщин – один из субботних подсвечников с зажженными свечами.

Современный дух уже проник и на кладбище, о чем свидетельствует появление на надгробиях фотографий, а также надписей на русском, иногда на немецком языках. Сейчас, конечно, даже мертвым не лучше, чем живым. Эта картина безлюдного запустения тому наглядное подтверждение.»(с.57)

Немецкая открытка с видом на еврейское кладбище. 1915 г.

После окончания Первой Мировой войны большинство жителей вернулись в родные пенаты. Мирная жизнь наладилась. Город был заново отстроен, почищен, отремонтирован. Еврейская община, хотя уже не такая большая, как до войны, снова заняла своё достойное место, принимая активное участие в деле развития и процветания Бреста. Однако этот период оказался не долгим. Сначала 1939 год изменил политический строй, а вместе с ним экономический и идеологический уклад городской жизни, но похороны, что на католическом, что на еврейском кладбищах проходили с соблюдением всех религиозных канонов. 

Похороны на еврейском кладбище в 1940 г. Рисунок В.Н. Губенко

 Мой отец первый раз увидел еврейское кладбище в 1940 году: «Довоенное еврейское кладбище занимало довольно большую площадь, ограниченную улицами Кооперативной, Тихой, Пивоварной, садами домов по улице Скрипникова. Въезд был со стороны Пивоварной. Кладбище располагалось на косогоре с подъёмом к северу примерно 12-15º, было ограждено довольно убогим деревянным забором с зарослями орешника по южной его границе. На самом кладбище росло несколько высоких сосен, больше никаких деревьев не было. С западной стороны, и как нам казалось, до горизонта – сплошной частокол мацев». То есть каменной стены, возведённой вокруг еврейского кладбища по инициативе Файнштейна в конце 19 века, уже не было. 

 Лето 1941 года принесло настоящую беду. Во время немецкой оккупации захоронения на еврейском кладбище прекратились. А после уничтожения узников гетто на Бронной горе и массовых расстрелов евреев в брестских дворах, хоронить на кладбище было уже просто некого. Но само кладбище стояло нетронутым. Первыми разорять его начали появившиеся в Бресте казаки. Мацевы не отличались разнообразием, надписи для посторонних оставались немыми, невозможно было по памятнику определить социальный статус хозяина. Было всего лишь несколько памятников из чёрного гранита с изображением поднятых для благословения рук. Все они были вскрыты и разорены казаками. Могилы с простыми цементными и каменными надгробиями  они не тронули.

Газета «Вечерний Брест» №14 от 15 февраля 2008 года сообщила читателям о том, что в апреле 1943 года гебитскомиссар Бреста издал распоряжение о полном срытии кладбища, а надгробные памятники предлагалось использовать для мощения улиц. Но исполнителей этого приказа не нашлось среди местного населения. Мацевы продолжали стоять на своих местах, раздражая оккупантов. Впрочем, им уже было не до этого. Приближался фронт, всё чаще над городом появлялись советские самолёты, начались бомбёжки, а Брест был важным транспортным узлом, через который шло снабжение немецкой армии в направлении, где разворачивались главные сражения наступающей Советской Армии.

Немцы укрепляли ПВО города. Брест и его окрестности ощетинились зенитными батареями. Немцы широко использовали подвижные батареи, позволяя  советским самолётам-разведчикам заснять их позиции, после чего меняли их расположение, и бомбы рвались на пустом месте.

Еврейское кладбище  немцы тоже использовали для ПВО: на нём, в его юго-восточной части, на ровной площадке, они поставили звукоулавливающую установку. Место было открытое, удобное для прослушивания, давая возможность своевременно обнаружить приближение самолётов, определить направление и параметры их полёта.

Для команды, обслуживающей установку, были построены бункеры. Немцам пришлось снять мацевы только на этом маленьком участке кладбища. Куда они их вывезли с кладбища и как использовали — неизвестно. 

Во время одного из налётов летом 1944 года прямым попаданием бомбы звукоулавливатель был уничтожен. Груда металлических обломков ещё долго, захватив послевоенное время, валялась на кладбище. Но мацевы стояли.

На карте немецкой аэрофотосъемки выделена территория кладбища с обозначенными военными объектами ПВО.

28 июня 1944 года Брест был освобождён. Городу снова пришлось заново восстанавливать разрушенные дома и улицы. Но все городские кладбища ( Тришинское, польское и еврейское) остались стоять практически невредимыми. На еврейском кладбище следы разрушений были только на месте разбомбленных немецких бункеров: четыре ямы, на песчаных откосах и кое-где на земле открыто лежали человеческие останки. Но остальная территория кладбища была, как в довоенное время, вся заставлена надгробными камнями. Пустым оставался небольшой участок в юго-западной части кладбища. Однако он и до войны был свободен от захоронений. В 60е годы на этом месте была построена станция юннатов( юных натуралистов). Старой деревянной ограды в 1944 году тоже уже не было. Орешник и несколько сосен, бывших до войны единственным «зелёным насаждением» на еврейском кладбище, тоже пропали. Остались лишь тысячи густо стоящих мацев и тропинки между ними, по которым местные жители пересекали кладбище, чтобы сократить путь. Ещё еврейское кладбище облюбовали для своих опасных забав брестские мальчишки. Там было тихо и безлюдно, никто не мешал стрелять, взрывать, поджигать. В случае опасности, можно было легко спрятаться среди надгробий. 

Когда точно пропали мацевы с еврейского кладбища остаётся не выясненным до сих пор. Памятники  были сняты массово, быстро, да так, что местное население не видело момент их исчезновения. Одно можно сказать точно: поздней осенью 1945 года тысячи мацев еще стояли на своих местах. 

Что известно? Большинство надгробий с еврейского кладбища оказалось на территории лагеря немецких военнопленных №1284 зимой 1945-46 гг. Лагерь находился в квартале колонии Варбурга, построенной в середине 20-х годов для еврейской бедноты на средства благотворительной организации «Джойнт», а также личные средства самого банкира Феликса Варбурга. С началом немецкой оккупации всех обитателей колонии переселили в гетто, а в их домах немцы устроили лагерь для советских военнопленных. После освобождения Бреста от немецкой оккупации целый и невредимый лагерь заняли пленные немцы.  Именно они сняли и перевезли мацевы на территорию лагеря. Надгробными плитами отмостили тротуары, подходы к домам, пищеблоку, площадки перед домами администрации. На кладбище остались лишь цементные и земляные холмики. Трудно было понять, почему под ноги бывших оккупантов были брошены надгробные плиты их жертв, хотя объяснение этому есть, и имеет оно исключительно хозяйственно-экономическую подоплёку. Моральный аспект сотворённого абсолютно не волновал тех, кто отдал приказ таким образом улучшить санитарную обстановку в лагере. Немецкие военнопленные были чуть ли не основной рабочей силой в опустевшем, разрушенном городе. Они занимались расчисткой завалов, строительством, ремонтом и многими другими работами. Рабочая сила была на вес золота. Но из-за ужасающих условий содержания среди пленных было очень много больных, физически и психически истощённых. Особенно много было военнопленных, больных сыпным тифом, дизентерией, простудными заболеваниями. В Брестском спецгоспитале, в лагпунктах в зимние месяцы 1945-46 г.г. сложилось катастрофическое положение, смертность была очень высокой. На уровне НКВД СССР были посланы директивы и отданы распоряжения местным властям принять незамедлительные меры для предотвращения смертности путём проведения медико-санитарных мероприятий и в первую очередь улучшения санитарной обстановки в лагере. 

Лагерь немецких военнопленных по улице Минской (ныне часть Пушкинской), устроенный в бывшей еврейской колонии Варбурга. Утренний вывод пленных на работу. Отмостка перед домом управления лагеря сделана из мацев — надгробных стел, вывороченных и свезенных с еврейского кладбища. Рисунок В.Н. Губенко

После отмостки еврейскими надгробными плитами в лагере стало чисто. Летом 1946 года лагерное начальство рапортовало о значительном улучшении санитарной обстановки и снижении смертности среди пленных. 

В начале 50х годов пленные немцы были отправлены к себе на родину, а колония Варбурга стала местом проживания студентов и преподавателей пединститута. Дома ветшали, не ремонтировались. Из-за аварийного состояния жильцов пришлось выселять. Колония Варбурга опустела, а потом и вовсе исчезла.  Последний из 12 домов был снесён в 2016 году. На месте колонии сейчас стоят многоэтажные дома, продовольственный магазин и заброшенный долгострой. Когда начали возводить коробку супермаркета, обнаружили огромное количество надгробных камней, которые благодаря неимоверным усилиям Регины Симоненко были перевезены и складированы в одном из казематов Брестской крепости. Там они пролежали не один год. Пару лет назад их снова погрузили и перевезли на другое место .

При подготовке площадки для строительства магазина на месте бывшей колонии Варбурга.  2014 г. Фото Debra Brunner. Источник

Однако в перипетиях и злоключениях часть мацев все же уцелела, хотя и до их обнаружения, что с ними только не делали сразу после того, как они были сняты с кладбища: мостили тротуары и дорожки во дворах, закатывали под асфальт, использовали как строительный материал и качестве точильных камней. 

Дорожка, вымощенная мацевами, в одном из дворов Бреста. Фото Владимира Богдана

А что же стало с кладбищем? Сначала оно  превратилось в огромный пустырь. Мало кто из новых послевоенных жителей Бреста знал о том, что это место когда-то было, да и до сих пор остаётся пристанищем тысяч умерших берестейцев.  Киркуты вновь напомнили о себе при строительстве стадиона «Локомотив». Когда старый стадион «Локомотив» возле станции Брест- Центральный был передан для строительства новых цехов завода «Газоаппарат», власти недолго задумывались над поиском нового места для нового стадиона. Пустырь на еврейском кладбище, рядом железная дорога, всё, как на старом стадионе. 

Еврейское кладбище располагалось на косогоре с уклоном от домов на улице Скрипникова к улице Тихой в 12’-15’. Попытка снивелировать поверхность бульдозером провалилась. Его отвал начал выворачивать такое количество человеческих останков, что стройка оцепенела. Строители не знали, что глубина еврейских захоронений небольшая. О перезахоронении такого количества останков вопрос не возникал. Это означало делать новое кладбище, а выбросить же на свалку не решились, опасаясь скандальной огласки, ведь все решения о переносе стадиона «Локомотив» на новое место были известны только узкому кругу задействованных лиц. За соломоновым решением в карман не лезли: нельзя сравнять — можно засыпать землёй. Где её взять? А рядышком, срыв валы IХ-го  форта. И IХ форт исчез вместе с еврейским кладбищем. Сегодня осталось не так много жителей города, кто видел и помнит IX форт. На то время творение генерала Карбышева было единственным уцелевшим укреплением с восточной стороны города, которое могло бы стать  памятником фортификации.

После войны и до самой своей кончины IХ форт служил местом отдыха, купания ребят Киевки, Граевки, Берёзовки. На берегах его полноводного  рва сидели рыбаки.

Землёй IХ форта засыпали ту часть еврейского кладбища, на которой разместили футбольное поле, беговые дорожки, северную трибуну, окружив всё это с трёх сторон земляным валом и подняв на 1,5-2 метра уровень новой поверхности. Западную часть не засыпали. Стадион окружили бетонной оградой, почти совпадавшей с периметром кладбища, построили спортивный зал, спортивные площадки. Стадион заработал. Легкоатлетические  и футбольные соревнования разного уровня, тренировки, спортивные праздники, знамёна, бодрые марши и весёлые песни загремели над стадионом, который получил неофициальное название — «Стадион на костях», которое нисколько не смущало его руководителей.»( из воспоминаний В. Губенко)

Сейчас стадион вяло существует, используя свои не высокого качества площадки под редкие любительские соревнования, выставки собак и платные пробежки. Рядом со стадионом городские власти выделили участок, где планируется создать лапидарий из сохранившихся мацев. Хочется верить, что проект осуществится. Не так много осталось в городе действительно исторических памятников. Древние еврейские надгробия – это памятники не только умершим. Это свидетели многовековой истории города. 

Здесь запланировано возведение мемориала-инсталляции (лапидария). Фото О.Медведевского

 

Natalia LEVINE

“A man of peace in the garment of war “

Posted on by Natalia

«Доктор Фил. Аарон Тэнцер, раввин в Хоэнемсе, Гёппингене, полевой раввин в Первой мировой войне 1915-1918 гг., кавалер высоких орденов, автор научных работ.» Согласно завещанию самого Аарона Тэнцера эти слова были написаны на его надгробии. Неординарный, разносторонне образованный, удивительной доброты и порядочности, смелый и честный – таким остался в памяти современников раввин Аарон Тэнцер. Во время Первой Мировой войны он три года служил полевым раввином в Брест-Литовске. Его книга «История евреев Брест-Литовска», изданная в Берлине в 1918 году на немецком языке и рассчитанная на широкий круг читателей, стала на долгое время чуть ли не единственным источником сведений об истории города. До Тэнцера все, кто исследовал тему многовековой истории существования знаменитой на весь мир общины брискеров, писали на иврите или на идише, делая свои труды доступными лишь для тех, кто владел этими языками. Тэнцер рассказал не только про славное прошлое, но и подробно описал события, которые происходили в Бресте в страшное военное время, когда город был практически полностью уничтожен. 

В августе 2018 года, пытаясь найти больше информации о династии брестских раввинов Соловейчиков, я оказалась в библиотеке YIVO ( Нью-Йорк). Ключевыми словами поиска были, естественно,  «Соловейчик», а также «Брест-Литовск» и «Бриск». На двоих с сыном мы выбрали все понимаемые нами языки публикаций: польский, немецкий, английский, французский, испанский, русский. Нужных нам материалов оказалось совсем не много, так как большая часть источников была на иврите и на идише. Среди заказанных нами книг была книга Аарона Тэнцера  «История евреев Брест-Литовска», изданная в Берлине в 1918 году. Листать ее надо было в белых перчатках. Столетний возраст, не дорогое издание брошюрного формата, готический шрифт… Пожелтевшие хрупкие страницы вызывали трепетное чувство, а содержание стало настоящим откровением и открытием многих аспектов не только жизни еврейской общины Бреста, но общей многовековой истории города. Читать было крайне сложно, но интересно. К сожалению ничего о Соловейчиках в книге мы не обнаружили, поэтому отложили в сторону труд Тэнцера, отметив его для себя лишь как ценный источник информации о мало известных (для нас) событиях и фактах, связанных с Брестом.

История евреев Брест-Литовска. Раввин Др. А. Тэнцер (Гёппинген)
Полевой раввин армии “Буг”. Берлин, 1918

Второй раз Аарон Тэнцер напомнил о себе совершенно неожиданно и в абсолютно неожиданном месте. Так сложилось, что мы должны были остановиться переночевать на границе Австрии и Швейцарии в самой маленькой провинции Австрии, которая называется Форарльберг. На въезде в главный город этой земли Брегенц мы заметили указатель на  Jüdisches Museum. Что я знала про Брегенц? Город стоит на берегу Бодензее. Если подняться на фуникулере, в ясную погоду можно сверху увидеть сразу четыре страны: Австрию, Германию, Швейцарию и Лихтенштейн. Летом сюда съезжаются оперный и околооперный бомонд на знаменитый музыкальный фестиваль, часть программы которого исполняется на плавучей сцене посередине озера. Память напомнила и о трагедии над Бодензее, фамилию Калоев и виновного диспетчера. Ещё я знала, что в Форарльберге принято здороваться не Grüß Gott, как в Вене, а просто Heil. Если покопаться в голове, может ещё что-нибудь бы всплыло, но про евреев точно ничего не было. Откуда же здесь целый Еврейский музей? Попросила помощи у Google. Каково же было мое удивление, когда на запрос про евреев Форарльберга, у меня первым высветился БРЕСТ-ЛИТОВСК!!!! Мало того, Аарон Тэнцер, написавший, как выяснилось, и историю местной еврейской общины тоже, оказался знаковой фигурой не только для Брегенца и всего Форарльберга. Этот широко и глубоко образованный человек был известен своей культурно-просветительской работой далеко за пределами Форарльберга. Он занимался историческими исследованиями, написал много книг, выступал с лекциями на самые разные темы. Его благотворительная деятельность была примером самоотверженного и тяжелого труда. Кстати, из-за обилия исторических трудов Аарон Тенцер считается пионером еврейской регионалистики.

Аарон Тэнцер. Прессбург ( Братислава), 1876

Аарон Тэнцер родился ровно 150 лет назад в городе Pressburg ( нынешняя Братислава).  Учился в иешиве, поступил в Королевский университет имени Фридриха Вильгельма в Берлине, где изучал германскую и семитские филологии, с большим успехом защитил докторскую диссертацию в Бернском университете. Служил помощником раввина сначала  в Венгрии, а с 1896 по 1907 год был главным раввином Форарльберга и Тироля. Кроме собственно религиозных дел занимался образовательной и культурной деятельностью, читал лекции по литературе и истории в основанном им же в 1901 году  “Bildungsclub”.  Будучи сторонником либерального иудаизма, Аарон Тэнцер хорошо относился к смешанным бракам, популяризировал идиш. 

С 1907 года и до последних своих дней был раввином в немецком городе Гёппинген. Когда началась Первая Мировая война, Аарон Тэнцер пошёл добровольцем на фронт.

Аарон Тэнцер во время службы полевым раввином в Брест-Литовске. Повязка с красным крестом и звезда Давида свидетельствуют о мирной миссии армейского раввина Аарона Тэнцера. (1915-1918)

С 1915 по 1918 год он служил армейским раввином на восточном фронте в составе армии «Буг»( Bugarmee), дислоцированной в Брест-Литовске. Кроме ежедневной службы (на немецком и на иврите) для верующих солдат и офицеров, Тэнцер принимал активное участие в оказании помощи местному населению независимо от вероисповедания, организовывал полевые кухни для голодающих, мобильные госпитали, где могли получить медицинскую помощь все нуждающиеся, давал уроки в средней школе. Тэнцер делал все возможное и невозможное, чтобы облегчить участь тех, кого не пощадили жернова войны .  Он называл себя  “A man of peace in the garment of war”(«Сторонник мира в военной шинели).

За доблестную службу в армии Аарон Тэнцер был удостоин высоких военных наград. 

Результатом трёх лет, проведённых в Брест-Литовске, были не только полученные ордена, но и многочисленные отчеты о состоянии дел на восточном фронте, а также две книги. В 1917 году в Берлине вышла книга “Брест: символ русской культуры в мировой войне”, а в 1918 году там же была опубликована работа “История евреев Бреста». Известно, что среди первых читателей книги о брестских евреях были начальник штаба немецкой армии генерал Людендорф, будущий рейхпрезидент Германии Пауль фон Гинденбург и сам кайзер Вильгельм. Все они после прочтения книги Аарона Тэнцера, прислали автору личные поздравления.

 Раввин Арнольд Тэнцер с солдатами после пасхального Седера в Пинске, Беларусь 18.04.1916

В ноябре 1918 года Аарон Тэнцер вернулся в Германию в город Гёппинген.

Синагога в Гёппингене. Построена в 1881 году. Разрушена нацистами

Тэнцер застал приход нацистов к власти.  Интересный факт: в 1924 году Аарон Тэнцер официально сменил своё библейское имя Аарон на более привычное для немецкого уха созвучное христианское имя Арнольд. Но в 1933 году в ответ на истерию антисемитизма, охватившую все слои германского общества, раввин Тэнцер решил вернуть себе имя, данное ему при рождении. В том же 1933 году кавалера орденов и патриота Германии Аарона Тэнцера исключили из членов Ассоциации ветеранов войны Гёппингена за «не арийское происхождение».  Шестеро детей Тэнцера успели уехать из Германии до начала массовых репрессий в отношении евреев.  Сам Тэнцер умер в феврале 1937 года. Его жена, Берта Тэнцер, после смерти мужа отказалась покидать Германию, несмотря на многочисленные попытки детей уговорить мать уехать в безопасную страну. Берта Тэнцер написала 257 писем своим детям, в которых неустанно повторяла и обосновывала своё нежелание покидать родину. Она считала, что ее место там, где ее корни, где покоится ее муж, где милые соотечественники скоро разберутся и поймут, что были не правы и что «трудные времена» пройдут, надо набраться терпения, и справедливость восторжествует. Берта Тэнцер закончила свои дни в концентрационном лагере Терезиенштат в 1943 году.

Берта и Аарон Тэнцер с детьми Эрвином и Ильзе, 1920

Спустя много лет справедливость действительно восторжествовала. Деятельность Аарона Тэнцера на благо германского общества была оценена, память увековечена. Во всех городах, где жил и служил раввин Аарон Тэнцер есть улицы и площади, носящие его имя; есть мемориальные доски; в Гёппингене сохранилась основанная им публичная библиотека, большую часть фондов которой составляют бесценные книги из подаренного Тэнцером личного собрания. 

Вот и в австрийском Форарльберге уже давно нет евреев. Жили они тут больше 300 лет, а после 1942 года – ни одного. Но музей есть, память есть, историю их никто не стёр.

Могила Аарона Тэнцера в Гёппингене

Казалось, на этом можно было бы завершить рассказ о раввине Аароне Тэнцере и о том, почему его книга об истории еврейской общины Бреста имеет такое большое значение. Но благодаря знакомству ( пока виртуальному) с Олегом Медведевским, я узнала гораздо больше об истоках труда армейского раввина. Олег Владимирович написал и представил замечательную статью «Арье Лейб Файнштейн и его книга об истории еврейской общины Бреста». Она была опубликована в пятом томе «Берестейских книгосборов» в 2019 году.

Статья Олега Медведевского написана талантливо и увлекательно, со строгим соблюдением всех правил критического анализа содержания книги и подробной биографией неординарной личности, какой был Арье Лейб Файнштейн. Именно книга Файнштейна «Ир Техила» ( «Город Славы»), написанная на древнем иврите и изданная в Варшаве в 1886 году, стала основным источником той части книги Тэнцера, которая описывает возникновение, историю расцвета и упадка многовекового существования еврейской общины Бреста. Самое интересное, что книгу Файнштейна Тэнцер обнаружил случайно в каком-то полуразрушенном брестском доме во времена своей службы в Брест-Литовске. Ее прочтение и вдохновило раввина на написание «своей» истории славной общины брискеров. Но Файнштейн закончил своё повествование 19 веком, когда при населении города в 35 тысяч, 25 тысяч составляли евреи. Тэнцер же описал ещё и то, что он увидел в страшные годы войны и разрухи.  Стиль автора книги «скачет» от сухой констатации фактов до витиеватых фраз с ярко выраженной эмоциональной окраской. Это особенно заметно в тех главах, где Аарон Тэнцер рассказывает о трагических событиях, происходивших в городе в августе 1915 года:

«В 1913 году в городе проживало 57 068 человек, 39 152 еврея, 10 042 русских и 7536 поляков.» (с.42)

«До разрушения города в 1915 году в Брест-Литовске были фабрики масел и жиров, мыла, различных химических изделий, кожи, сигаретных гильз, конвертов, макарон и т. д. Здесь был центр российской табачной торговли. Город торговал железом. Торговля мукой также была очень важна. Ее обеспечивали 3 крупных мельницы. Кроме того в городе было 7 крупных аптек и 23 мелких. Всё еще можно увидеть множество больших магазинов в руинах, а также гигантские здания коммерческого назначения, такие как здание на улице Шоссейной, в котором есть несколько сотен магазинов, и торговый пассаж Ратнера, который почти полностью разрушили казаки, оставив лишь часть фасадной стены, над которой все ещё весело болтается на ветру жестяной Меркурий, как будто радуясь, что уцелел при русской власти в Брест-Литовске. Среди примерно 40 000 евреев в городе едва ли было 2 000 действительно бедных и нуждающихся в помощи». (с.45)

Сгоревший в 1915 году пассаж Ратнера. Брест-Литовск

«15 августа 1915 года русский комендант объявил в Брест-Литовске, что все гражданское население должно покинуть город в течение трех дней – 17, 18 и 19 августа. Население по месту жительства было разделено на три части с севера на юг, одна из которых должна была быть эвакуирована в первый день, а две другие – в последующие дни. Якобы ожидающие на станции поезда должны были доставить население в глубь Российской империи. В то время в городе еще было около 40 000 жителей, в том числе около 30 000 евреев. (с.57) На станции было лишь небольшое количество открытых грузовиков и очень мало  легковых автомобилей, место в которых можно было получить только после значительного подкупа. Поэтому многие за огромные деньги покупали крестьянские телеги, но большинство жителей брели в изгнание нищими и пешком. Сначала они оседали в деревнях между Кобрином и Пинском, которые в то время еще были российской территорией. Позже людей расселили по местам, выделенным для них немецкой армией. 

В самом городе имелись большие складские запасы товаров стоимостью на миллионы.  Русский командующий ещё в мае запретил вывоз любого товара. При отъезде из города хозяевам тоже было запрещено брать свой товар с собой. 

Затем последовали грабежи и разрушения, которые учинили казаки. На 2-й и 3-й день принудительного выселения жители города стали свидетелями событий, от которых волосы вставали дыбом. В только что оставленные дома, а зачастую ещё не покинутые обитателями, стали врываться казаки и выносить всё: мебель, одежду, белье, кровати, ценные вещи и т.д. На улицах уже стояли приготовленные казаками телеги, которыми управляли нанятые ими крестьяне в надежде получить свою долю от награбленного. Все, что не находило покупателей даже за копейки, казаки ломали, рвали, уничтожали. Это было мародерство и грабеж под яростное нескончаемое улюлюканье. 

24 и 25 августа по приказу вышестоящего командования русской армии и в соответствии с утверждённым планом, грандиозное разграбление города увенчалось поджогом домов и подрывом с использованием ручных гранат целых улиц. От полного уничтожения город спасло только то, что уже 26 августа в Брест вошли войска немецкой и австро-венгерской армий, обратив в бегство бесчеловечную орду разрушителей. Тот, кто видел эту ужасающую картину разрушения, никогда её не забудет. Это будет храниться в памяти, как свидетельство глубочайшего вырождения, которому даже в истории русских войн, столь богатой бесчеловечностью, вряд ли найдётся равное. 

Всех тех,  кто считал, что в порядке вынужденной и, следовательно, оправданной самообороны, можно воспевать  отстрел львов, я пригласил бы побродить по многочисленным длинным разрушенным улочкам русского города Брест-Литовска, уничтоженного без какой-либо разумной цели войсками, которые призваны были его защищать.  Также я пригласил бы и моих соотечественников. Они, похоже, ещё не осознали в полной мере всю серьезность этой войны и ценность наших побед. Здесь вы бы увидели, от какой угрозы и от какой ужасной судьбы наши войска оберегают немецкую родину».
из книги Арона Тэнцера «История евреев Брест-Литовска», 1918

Пожары в Брест-Литовске. Август 1915 г.

Часть вторая. 

Natalia LEVINE 

Арье Лейб Файнштейн и его книга об истории еврейской общины Бреста

Posted on by Viktor

Во второй половине XIX века растёт интерес к истории городов Российской империи, в т. ч. и Бреста. Издаются различные книги, в которых повествуется об истории Бреста. Среди них есть книга об истории брестской еврейской общины. Она была издана в 1886 г. В связи с тем, что книга была написана на иврите, она оказалась малодоступной для широкого круга читателей. Первоначальные сведения о книге содержатся на её титульном листе. Сверху видим название книги «Ир Техила», что в переводе означает «Город славы». Ниже кратко изложено содержание книги: «Вся история еврейской общины Бриска будет описана в этой книге со дня её основания по сегодняшний день. Это — память о её раввинах и знаменитых личностях, указы правителей относительно Литвы вообще и Бриска в частности, отчёт обо всём, что сделано в нашем городе во времена нынешнего поколения». Ниже указано место и год издания: Варшава, 1886. Внизу титульной страницы текст на русском языке: «Ир Тегило, т. е. Славный Город – История Города Брест Литовска – Варшава 1886». Заглавие книги указывает на то, что центральное место занимает город. В книге 160 раз повторяется словосочетание «наш город». Это даёт основание утверждать, что автор воспринимал город не как что-то чужое, а как своё, а себя и брестских евреев — неотъемлемой частью города.

О времени завершения работы над книгой можно косвенно судить по разрешительной записи цензора на обратной стороне титульного листа: «Дозволено цензурою. Варшава, 13 ноября 1885 г.». Не ясно почему, но на титульном листе не указан автор книги. Первая Еврейская энциклопедия на английском языке (1906. Т. 5. С. 357) в статье о Л. Файнштейне сообщает, что он совместно с А. Финкельштейном составил книгу «Ир Техила». Эти сведения, по-видимому, взяты из библиографического указателя на немецком языке «Библиотека ГебраикаПостмендельсониана» (Лейпциг, 1891–1895. Т. 1–2. С. 83), который составил Вильям Цейтлин (1850–1921). Правда, в самой книге нет упоминания о А. Финкельштейне как о соавторе или о лице, помогавшем в написании книги. Можно только косвенно судить о наличии соавтора, когда повествование ведётся от первого лица множественного числа, как в сноске 21 на с. 100, или фразой «Один из габбаев» в конце предисловия к книге. Правда, в большинстве случаев рассказ ведётся от первого лица единственного числа. Изучение скудных сведений о Финкельштейне не подтвердили его соавторство или его участие в написании книги. Известно, что он прожил всю свою жизнь в Бресте, был образованным и трудолюбивым человеком, занимался коммерческой деятельностью, но также принимал активное участие в общественной жизни. Его уважали жители за честность и порядочность, его избирали на руководящие должности в еврейской общине, дружил с Л. Файнштейном, умер в возрасте 63 года в 1897 г.

Анна Кадмон, исследователь в Израиле, работая над переводом книги, обнаружила, что было два издания этой книги. Их отличает только одна деталь — экземпляр книги, хранящийся в библиотеке университета в Хайфе (Израиль), содержит на обратной стороне титульного листа информацию на иврите об издателе: «Издатель этой книги: ШмуэльДзенцёл, книжный торговец из БрискД’Лита».

Исходя из имеющихся библиографических сведений, в данной статье исследована жизнь и творческий путь писателя Л. Файнштейна, основываясь на его двух автобиографических статьях. Первая из них — «Толдотай» (Моя жизнь) — напечатана была на иврите в приложении к ежегоднику Ха-Асиф «Сефер Зыкорон Словарь еврейских писателей» (Варшава : Издание Н. Соколова, 1889. С. 166–168). Эта статья напечатана была также в «Бриск-де-Лита: Энциклопедии Шел Галуёт», под редакцией Е. Штейнмана (Иерусалим, 1954. Т. 2. C. 283–286). Вторую статью «ИемейЦва’и» Л. Файнштейн написал на иврите в 1896 г., когда ему исполнилось 75 лет. Она сохранилась только в рукописном виде. Возможно, она была направлена какому-то издателю, но не была напечатана. Ханна Кадмон обнаружила копию этой рукописи на микрофильме в Национальной библиотеке Израиля. Наряду с описанием своего жизненного пути, Л. Файнштейн излагает в этой статье свои философские взгляды, связанные с историческими событиями в городе, высказывает свои критические замечания по поводу актуальных событий в то время с надеждой, что это будет интересно и современникам, и будущим поколениям.

Арье Лейб Файнштейн 

Арье Лейб Файнштейн родился субботним вечером 2 швата 5581 года или 5 января 1821 г. по новому стилю в семье Биньямина и Хайи в Домачево недалеко от Брест-Литовска. Он был единственным сыном в семье. Родители хотели дать ему хорошее религиозное образование. С трёх лет с ним занимался учитель. Скоро он научился читать, пошёл в хедер, стал изучать Библию на иврите с комментариями Раши и Радека. Самостоятельно осваивал основы русского и польского языков. В 1837 г., когда ему исполнилось 16 лет, в результате сватовства он женился в Белостоке на дочери купца Михаэля Лейпскера. В соответствии с брачным договором (мезанот) тесть должен был содержать молодых 6 лет в своём доме, пока Л. Файнштейн не получит раввинское образование. Тесть хотел подготовить Л. Файнштейна к учёбе в знаменитой Воложинскойиешиве. Л. Файнштейн прожил в доме тестя пять лет. В 1842 г. здоровье Л. Файнштейна резко ухудшилось, к тому же коммерческие дела у тестя пошли на убыль. Л. Файнштейн с женой и ребёнком вернулся в родное Домачево. Там его здоровье в течение года поправилось. Тем не менее, он отложил своё религиозное образование и, чтобы прокормить семью, занялся коммерческой деятельностью. Его жена стала тоже работать в магазинчике. В 1846 г. он получил приглашение на работу от белостокского предпринимателя, который переехал в Брест в связи с получением подряда на строительство крепостных рвов. Л. Файнштейн стал выполнять обязанности коммерческого агента и, одновременно, бухгалтера, а спустя год стал у хозяина управляющим. Ему подчинялись все служащие, работавшие у этого предпринимателя. Хозяин оценил честность и трудолюбие Л. Файнштейна. В 1850 г. его перевели в Варшаву, где он проработал два года. Там довёл до совершенства свои знания русского и польского языков, что ему помогло в дальнейшей карьере. В 1853 г. он перевёз свою семью из Домачево в Брест, где снял квартиру. Связано это было с крупным подрядом на проведение земляных работ в Бресте. В тот же год Л. Файнштейн получил приглашение от другого богатого предпринимателя, который осуществлял поставки для армии в Крыму. Л. Файнштейн направляется в Крым, где видел тяготы войны, два раза болел тифом. В 1855 году он возвращается в Брест. После прохождения лечения работает у разных подрядчиков, которые осуществляли поставки для армии от Бреста до Варшавы. Постоянно был в разъездах, редко бывал с семьёй в Бресте. В 1861 г. его постигло несчастье, от холеры умерли его две дочери и сын. Л. Файнштейн корил себя, что мало внимания уделял семье, детям, и поэтому принял решение жить и работать в Бресте. Он становится предпринимателем, который осуществлял поставки провизии для армии. Его дела, хоть и медленно, но всё-таки пошли в гору. В 1866 г. он купил домик в Бресте, а это значило, что изменился его гражданский статус. Став домовладельцем, он получил право участия в общественной жизни города. Он появляется на собраниях, дискуссиях. За честность ему доверили сбор средств для нужд еврейской общины.

Хотя работа занимала много времени и сил, Л. Файнштейн много читал, занимался в Бресте литературной деятельностью, которую начал ещё в возрасте 48 лет в качестве автора статей в различных периодических изданиях на иврите. В январе 1869 г. была напечатана серия его статей на иврите в газете «ХаЛеванон», которые он подписывал своими инициалами «А.Л.Ф.». В этих статьях исследовалось понятие «народ» с точки зрения языка и истории. С 1872 г. последовали его статьи для привлечения пожертвований на благотворительную деятельность. В 1871 г. напечатана в Варшаве его статья на иврите «Толпиот», интерпретация пасхальной Хакады, которую высоко оценили первые еженедельные газеты на иврите «ХаМагид» и «ХаЛеванон», а также газета «Izraelita»на польском языке. В 1875 г. Л. Файнштейн прекращает своё коммерческое дело и полностью переключается на общественную деятельность. С 1875 по 1885 г. Л. Файнштейна выбирают габбаем Большой синагоги Бреста, в обязанности которого входили не только вопросы состояния синагоги, но и финансирование различных социальных нужд еврейской общины города, благотворительная деятельность, сбор пожертвований. Выбрали его габбаем за честность и принципиальность. 

Синагога в Брест-Литовске

 В этот период произошли значительные изменения в законодательстве о городском самоуправлении, что затронуло также отношения между еврейской общиной и городскими властями. Это было вызвано прежде всего ликвидацией кагальной власти в 1840 г. В 1875 г. в Брест-Литовске стало действовать Городовое положение 1870 г. На землях Беларуси реформа началась с принятием 29 апреля 1875 г. закона «О применении Городового положения 16 июня 1870 г. к городам Западных губерний». Закон в виде временной меры предусматривал ряд особенностей в проведении реформы. Это было вызвано существующим в российских правительственных кругах недоверием к местному дворянству и буржуазии. Поэтому внесённые в законодательство изменения в основном были направлены на усиление административного контроля за деятельностью органов городского управления. Первоначально разрешение на введение нового положения получили только губернские города и по одному из уездных городов в каждой губернии, в том числе и Брест. После отмены кагалов, по новым правилам, возросла роль габбаев, которых назначали городские власти. Габбаи должны были отчитываться перед городскими властями, согласовывать планы не только с общиной, но и с властями, улаживать споры между городскими властями и еврейской общиной. Л. Файнштейн был выбран гласным в городскую думу Брест-Литовска. Он оказался в центре многих нерешённых проблем и споров, конфликтов, которые надо было улаживать, привлекать пожертвования на благотворительную деятельность общины. Несмотря на постоянную занятость, он находит время на чтение научных исторических публикаций, а также исследование документов общины, которые были в его распоряжении согласно его должности. Это позволило ему подготовить для прессы содержательные публикации по истории Бреста. В газете «ХаЦфира» от 27 марта 1883 г. появляется его отклик на статью об истории Бреста, напечатанную в газете «ХаМелитц» от 5 марта 1883 г., в которой содержался ряд неточностей и ошибочных сведений. Судя по дате публикации отклика, Л. Файнштейн очень быстро среагировал на неудачную статью, а значит, к этому времени он хорошо ориентировался в истории города. Возможно, уже тогда он начал писать книгу о Бресте. Исправляя ошибки неудачной публикации, Л. Файнштейн пишет, что Великий князь Витовт даровал евреям право селиться в Берестье именно в 1388 г., вместе с этим евреи получили право иметь своё кладбище и синагогу. Следовательно, до 1388 г. синагоги в Берестье не было. Знаменитый Шауль Воль жил в Бресте не 500 лет до этого, а — 300. Он не строил Большую синагогу, а только галерею для женщин в этой синагоге. Чертежи синагоги перед сносом были сделаны не по приказу царя, а по поручению раввина Мейера Падуи. Они хранились в Брестской городской управе на момент опубликования статьи. Копии чертежей были отправлены Денису Самуэлю в Лондон, как описано в книге «ГдулатШауль» [3]. Не царь выбирал участок для строительства новой Большой синагоги, а еврейская община. Государство не оплатило строительство новой синагоги, а только выплатило компенсацию в размере 8 000 рублей, которая рассчитана была по общему правилу — в размере утраченного дохода. В данном случае расчёт был произведён по доходам мясных лавок, прилегающих к старой Большой синагоге. Сумма компенсации оказалась недостаточной для завершения строительства, потребовалось собирать дополнительные средства.

            Л. Файнштейн ясно осознавал, почему он занялся написанием книги «Ир Техила». В введении к книге он написал: «Древние времена овеяны славой, а значит и древние города» [1, с. 5]. Л. Файнштейн считал, что евреи Бреста должны гордиться своим прошлым и должны иметь свою историю. Как правило, в еврейских общинах велись пинкасы, т. е. книги, в которых содержались исторические сведения об этих общинах. Были такие и в Бресте, но на протяжении веков они ветшали, погибали, когда приходилось покидать город, а что сохранилось — погибло в огне пожаров XIX в. Л. Файнштейн считал недопустимым, чтобы в самой старой общине не было своих пинкасов, в то время как в малых новых общинах они имелись. Он поставил перед собой задачу как-то восполнить эту утрату. Л. Файнштейн пишет: «Мы попытались исследовать документы, старинные книги, авторов, собрать рассказы и всё это поместить в новый пинкас» [1, с. 6]. Он постоянно ищет в Бресте генизы, где могли бы сохраниться спрятанные старые пинкасы. Он также поставил перед собой задачу честно и достоверно поведать будущим поколениям о событиях, предшествующих 50 лет. По его мнению, именно будущим поколениям будет особо ценна эта книга [1, с. 7].

В процессе написания книги Л. Файнштейн направил в разные города письма писателям, историкам, раввинам с просьбой дать сведения по истории брестской общины. В ответ он получил 19 писем от 11 известных личностей. В знак благодарности все ответы были напечатаны в отдельном разделе книги [1, c. 128–204]. Особую помощь оказал Л. Файнштейну известный историк Авраам Гаркави (1835–1919), который в то время заведовал отделом еврейской литературы и восточных рукописей в Императорской публичной библиотеке в Санкт-Петербурге. Он представил Л. Файнштейну длинный список книг и рукописей XVII–XIX вв., содержавший 46 названий [1, с. 35–37]. Л. Файнштейн дополнил этот список 16 изданиями, которые были напечатаны в Варшаве в 1846–1870 гг. Уже в августе 1883 г. А. Гаркави ознакомился с черновиком первого раздела книги, посвящённого истории Бреста, высказал своё мнение и замечания, выразил свои добрые пожелания [1, c. 200]. Таким образом Л. Файнштейн проверял и дополнял сведения по истории Бреста.

            Книга «Ир Техила» написана на древнем иврите, на котором написаны библейские и талмудические тексты. Современный иврит ещё только зарождался в то время. Л. Файнштейн выбрал иврит, так как он его любил, как литератор, за его особенную образность и выразительность. Отсюда языковой стиль книги, больше напоминающий художественное произведение, чем научную публикацию. Автор стремится максимально использовать богатство древнего языка. Он часто использует метафоры, крылатые выражения иврита, цитирует библейские тексты. В своей автобиографии он пишет: «Я всегда любил фразеологию и выразительность поэзии». Он был также языковедом, опубликовал в 1869 г. в газете «ХаЛеванон» 4 статьи о правильном употреблении некоторых слов в иврите. На склоне лет в 1900 г. он опубликовал брошюру о грамматике иврита «ЭлевхаМаген» (Тысяча щитов), это подразумевало, что каждое правило грамматики защищает подобно щиту.

Знатокам древнего языка эта книга доставляет эстетическое удовольствие, но для переводчиков — множество трудностей и невозможность перевести на современный язык игру слов, старинные крылатые выражения. Например, во введении Л. Файнштейн пытается извиниться перед читателем, что он якобы мало нового повествует читателю. При этом он использует библейское сравнение с собиранием скудных колосков после завершения уборки урожая.

Книга вышла из печати в начале 1886 г. и сразу привлекла к себе внимание российской научной общественности. Семён Дубнов (1860–1941) посвятил книге обширную статью в журнале «Восход» в 1886 г. [2]. В своём анализе он исходил из того, что история литовских евреев находилась в то время ещё в процессе созидания, что не было ни одного систематического труда по истории этих евреев. Писателей, как Л. Файнштейн, он относил к числу малочисленных собирателей материалов по этой теме. «Мы должны дорожить работами этих немногих лиц, тем живее должны интересоваться результатами их работ, появляющимися то в виде сырых архивных материалов, то в виде более или менее обработанных исследований и монографий» [2, с. 1]. С. Дубнов отмечает, что книга Л. Файнштейна об истории Брестской общины, древнейшей и крупнейшей на землях Великого княжества Литовского, продолжает исследования историй литовско-еврейских общин. Первой из исследовательских работ была книга «КирияНеемана» (Верный городок) Самуила Финна (1818–1890) (Вильна, 1859), второй — «Ир Гибборим» (Град именитых людей) Семёна Фриденштейна (Вильна, 1880). В них рассказаны истории двух главных литовско-еврейских общин: виленской и гродненской. Несомненно, Л. Файнштейн был знаком с этими книгами, повторил их структуру, при этом дополнив её новыми разделами.

Л. Файнштейн в своей книге выделил два периода в истории Бреста. Первый — до строительства крепости, он назвал «ЕмотОлам» (История старины) и второй, что после строительства крепости — «История современного города». Соответственно книга делится на две части.

            Первая часть книги содержит введение, перечень выдающихся личностей, преимущественно раввинов, проживавших в Бресте в последние три столетия, государственные акты, касающиеся литовских евреев вообще и брестских в частности, а также знаменательные события из жизни последних, постановления литовских ваадов, генеалогические и библиографические сведения. Введение Л. Файнштейн начинает с возникновения города и еврейской общины в нём. В то время никто ещё достоверно не установил конкретные даты. Поэтому Л. Файнштейн предложил свою версию, согласно которой евреи появились в Берестье во времена погромов и волнений в Германии с 1222 по 1400 г. Они строили дома, занимались купечеством в окрестностях города. По мнению Л. Файнштейна, после того, как польские правители пригласили евреев в свою страну, они тем самым открыли евреям ворота в Литву. Евреи стали создавать свои общины, постоянно проживать на этой земле. Л. Файнштейн предполагал, что сначала еврейская община Бреста входила в состав польских общин. Затем она была присоединена к «литовским» [1, с. 7]. Л. Файнштейн публикует отрывки из 48 исторических документов и комментирует их [1, c. 40–98]. Он объясняет, что сделал это для того, чтобы показать, что еврейская община Бреста была «жемчужиной» среди общин Литвы. Правители Польши и Литвы уважали брестскую общину больше всех, и её слава разошлась далеко по свету [1, с. 39].

Л. Файнштейн начинает раздел исторических источников с привилеев евреям в Польше [1, с.40–42]. Далее он даёт свой свободный, сокращённый перевод на иврит польского варианта грамоты Витовта брестским евреям от 24 июня 1388 г., который был напечатан в издании «Русско-еврейский архив. Документы и материалы для истории евреев в России» (Санкт Петербург, 1882. Т. 1 / сост. С. А. Бершадский) [1, c. 42–45]. Л. Файнштейн приходит к выводу, что эта грамота в значительной мере повторяет привилеи польских правителей евреям: князя Болеслава Благочестивого (1264 г.) и короля Казимира Великого (1334 г.), хотя и содержит некоторые незначительные изменения и дополнения [1, с. 42]. Л. Файнштейн отмечает тот факт, что именно евреи Берестья и Трок первыми на территории ВКЛ (Великого княжества Литовского) получили привилеи, а значит — разрешение создавать свою общину, строить синагоги и иметь свои кладбища [1, с. 42].

Брестская еврейская община была самой крупной во времена ВКЛ. В её состав входили евреи таких отдалённых городов, как Слоним, Новогрудок, Несвиж, Слуцк, Минск, Орша, Могилёв и т. д. Брест являлся важным торговым центром пограничья ВКЛ и Польши, здесь сложились выгодные торговые связи со многими городами Европы, что обогащало город, а вместе с ним и еврейскую общину. Она стала ведущей в ВКЛ [1, с. 14].

Ряд брестских евреев был выдвинут польским королём на важные государственные должности, их деяния щедро поощрялись. В 1514 г. король Сигизмунд Первый назначил Михаэля Юзефовича старшим над всеми литовскими общинами [1, с. 13]. Конец XVI в. отмечен в истории общины знаменитой личностью Шауля, получившего впоследствии прозвище Валя или Воля. Шауль родился в Падуе в семье известного раввина ШмуэляМинца из рода Катценэленбогенов. Получил многостороннее талмудическое и научное образование. Шауль заботился о благоустройстве еврейской общины. Он построил в городе микву и бани, 9 магазинов, молитвенный дом, иешиву, а также женскую галерею в Большой синагоге города [1, с. 16]. Л. Файнштейн отмечает, что все раввины Бреста до 1805 г. были из рода Шауля. Последним был Яков Мейер Падуа [1, с. 17].

Брест был удостоен высокой чести, когда его выбрали местом заседания первого ваада литовских евреев в 1623 г. В Брест прибыли представители трёх больших общин: брестской, гродненской и пинской. Л. Файнштейн подробно останавливается на постановлении первого ваада литовских евреев, который был, по существу, учредительным, его решения послужили основой для работы последующих ваадов литовских евреев и принятия ими решений. Выбор Бреста местом для ваада можно объяснить главенством брестской общины и данью уважения брестскому раввину Мейеру Волю, сыну знаменитого Шауля Воля [1, с. 98]. В частности, в постановлении ваада 1623 г. было записано, что, поскольку раввин Мейер стар и не может выезжать из своего города, ваад будет собираться в Бресте, пока он жив. Последующие заседания ваада также состоялись в Бресте в 1626 и 1628 гг. В книге «Ир Техила» опубликованы 56 выдержек из постановлений литовских ваадов за период с 1623 по 1761 г. [1, c. 100–115], которые имели отношение к еврейской общине Бреста, а также комментарии к ним [1, c. 98–100].

Вторая часть книги посвящена истории общины с 1835 г. Л. Файнштейн выделяет три крупных события в этот период, называя их трагедиями, так как они глубоко врезались в память всех брестских евреев. Первое случилось летом в 1835 г., когда крупный пожар уничтожил значительную часть старого Бреста. По словам автора, в день шабат сгорело примерно 500 домов в центре города. Оставшиеся без крова жители вынуждены были срочно строить себе жильё в новом городе, так как старый город шёл под снос в связи со строительством крепости [1, с. 207]. Пожар ускорил переселение жителей из старого Бреста в новый город. Правда, на новом месте город стал больше по площади, здесь построили в пять раз больше домов, чем в старом [1, с. 208]. Вторым трагическим событием автор назвал перезахоронение останков со старого еврейского кладбища на новом месте в районе деревни Берёзовка в 1835 г. Когда строили крепостной ров, строители подошли вплотную к стене старого еврейского кладбища, возникла угроза разрушения захоронений. После переговоров с главами общины власти города приостановили земляные работы, а жителям города разрешили перезахоронить останки на новом кладбище. Особые меры предосторожности были приняты, когда приступили к перезахоронению умерших от холеры в 1831 г. Тех, кто извлекал такие останки и переносил их, сопровождали солдаты. От всех требовалось строго соблюдать правила гигиены, мыть руки, переодеваться в другую одежду после завершения работы [1, с. 219]. Третьим трагическим событием Л. Файнштейн называет убийство еврея в 1858 г. в Холь ха‐Моэд (в один из дней между первым и седьмым днём праздника Пессах). Убитый еврей был найден на улице Бреста. У него изо рта торчал кусок некошерного хлеба, пропитанный вином. Следствие установило, что убитым был местный портной, который зашёл в соседний дом получить оплату за свою работу. Два молодых парня напали на него, заткнули ему рот куском хлеба и выбросили его на улицу, где он и умер от удушья. Преступники ушли от наказания, несмотря на обращения родственников в правоохранительные органы [1, с. 220].

Второй период в истории еврейской общины Брест-Литовска, по мнению автора, начался с восстания поляков против царских властей в 1831 г., сопровождавшегося военными действиями, в т. ч. вокруг Брест-Литовска. Город был осаждён, вокруг его появились укрепления, валы, рвы [1, с. 207]. В 1832 г., когда всё улеглось, царь Николай I принимает решение о строительстве крупной крепости на месте города. В 1833 г. начаты были земляные работы. Евреев стали хоронить не на старом, а на новом кладбище на Кобринском форштадте, который евреи из религиозных соображений (согласно запрету тхумин) воспринимали как новый город, так как он располагался примерно в 2 км восточнее старого, т. е. более 2 000 локтей (амоттхума). Раввин Яков Мейер Падуа в связи с выдачей документа о разводе (гетт) предложил для нового города название «БрискД’Лита», а для старого — «Брести», как его называли в старину [1, с. 207].

            В 1847 г. новый город постигло несчастье. Крупный пожар уничтожил несколько сот крупных магазинов вместе с товарами на складах по Шоссейной улице. 12 человек погибли. Из них было семь мужчин, останки которых нельзя было опознать. Вдовам этих погибших грозило лишение возможности выйти замуж повторно. Раввин Яков Мейер Падуа сжалился над ними и предоставил им право выйти замуж [1, с. 219].

Л. Файнштейн отмечает увеличение еврейского населения Брест-Литовска в 27 раз, начиная с 1796 по 1885 г. Особенно этот рост заметен, когда стали строить жильё в новом городе, который имел значительно большую площадь, чем старый город. В Брест-Литовск стали переезжать из других мест Российской империи. По Описанию староства Берестейского 1566 г. 160 домов в Берестье принадлежало евреям [1, с. 77]. На основании ревизских сказок, хранящихся в городской управе, автор сообщает, что в 1796 г. в Брест-Литовске проживало евреев мужского пола 405 человек и женского — 499 в 481 доме. В 1885 г. из 35 тыс. городского населения 25 тыс. были евреи. Автор объясняет такой рост населения интенсивным строительством железных дорог вокруг Брест-Литовска во второй половине XIX в. [1, с. 18].

Л. Файнштейн считал, что гордостью еврейской общины города была её социальная деятельность, забота о синагогах и молитвенных домах, школах, еврейской больнице, доме для престарелых, о бедных евреях. Синагоги и молитвенные дома в старом городе разделили судьбу жилых домов. Пришлось их отстраивать на новом месте. Они сохранили свои старые имена. Появились также и новые. Особенно брестские евреи гордились старинной Большой синагогой, построенной в Берестье в XVI в. Молва о её красоте и великолепии разошлась далеко от города. Однако во время строительства крепости в XIX в. она была разрушена [1, с. 77]. Свыше 10 лет ушло на возведение здания Большой синагоги в новом городе. Только в 1861 г. удалось завершить строительные работы благодаря щедрым пожертвованиям горожан, а в начале следующего года можно было собраться в ней на молитву по важным праздникам [1, с. 210]. Правда, отделочные работы ещё не были завершены в силу нехватки средств. Не было ещё арон-кодеша, пол тоже ещё не был сделан. Многие, кто помнил, как выглядела Большая синагога в старом городе, плакали при виде того, что было в новой [1, с. 211]. Только в 1878 г. удалось собрать достаточные пожертвования, особенно после получения 1 000 рублей по завещанию Хаима Шерешевского, и приступить к завершению внутреннего убранства синагоги. Арон-кодеш, украшенный стеблями и бутонами, покрытыми серебром и золотом, размещался на трёхъярусном возвышении. Четыре мраморные полуколонны, украшенные позолоченными капителями, обрамляли арон-кодеш. Лестница была декорирована узорчатыми решётками из литого чугуна. Сделан был каменный пол. Искусно выполнены кованые пальмовые ветви, украшавшие колонны бимы. Территория вокруг синагоги была обнесена каменной оградой [1, с. 212]. Л. Файнштейн также был автором двух памятных досок на стене вестибюля новой Большой синагоги в Бресте. Они содержали краткую историю новой Большой синагоги. В тексте использовалось словосочетание «Город славы». На этих досках содержалась хронология строительных работ синагоги. В 1851 г. начато строительство здания. В 1866 г. оно было завершено. С 1882 по 1883 г. проведены отделочные работы и украшение внутри синагоги, в связи с чем и установили эти доски. В Брест-Литовске появились 35 молитвенных домов (батей твила). Построена была ещё вторая синагога, которая по стилю напоминала Большую синагогу, но по виду она была более величественная и красивая [1, с. 19].

Предметом гордости общины была её благотворительная деятельность. Средства поступали от сбора с боен и мясных магазинов, мясного налога. Еврейская больница была основана в 1833 г. Она располагала 40 койками для бедных пациентов. После ухудшения экономической ситуации в городе во второй половине XIX в. увеличилось количество бедных, нуждающихся в больничном лечении. Имеющаяся еврейская больница уже не справлялась с потоком больных. В 1876 г. габбаи приняли решение о строительстве новой двухэтажной больницы с современным медицинским оборудованием. Автор сожалеет, что новая больница пока не построена, а старая обветшала [1, с. 215]. Община также финансировала приют для престарелых и инвалидов. В 1876 г. построено было новое большое здание приюта. В нём на пожизненном содержании находились 60 престарелых и инвалидов. В день открытия здания этого приюта было объявлено о создании общества помощи путешествующим бедным ХахнасатОрхим. Ему передали старое здание приюта [1, с. 215]. В 1866 г. Цви Гирш Оренштайн организовал благотворительную организацию, оказывающую помощь вдовам и сиротам. Вторая благотворительная организация Бикур Холим обеспечивала бедных бесплатными или частично оплачиваемыми медикаментами, ухаживала за ними, когда они болели. Эти две благотворительные организации вели свою деятельность совместно. В 1877 г. они приобрели дом для раздачи благотворительной помощи бедным и лекарств больным. Назвали этот дом «Бейт Бикур Холим» [1, с. 216]. Еврейская община окружила вниманием еврейское кладбище рядом с деревней Берёзовка. В 1879 г. на собранные общиной средства была построена кирпичная ограда вокруг этого кладбища [1, с. 214]. В 1884 г. началось строительство вокзала и стали подводить множество железнодорожных путей к нему. Кладбище оказалось рядом с путями. Один из путей должен был пройти через участок кладбища. Кладбищенская ограда в нескольких местах была разрушена. Еврейская община начала переговоры с железнодорожным начальством. После достижения компромисса железная дорога заплатила общине за уступку части участка кладбища и ремонт изгороди 5 500 рублей. Этой суммы хватило на восстановление разрушенной изгороди и приобретение примыкающего участка для еврейского кладбища [1, с. 215].

Книга Л. Файнштейна использовалась при подготовке статей о Бресте в различных еврейских энциклопедических изданиях. Цитаты из книги Л. Файнштейна приведены в книге Х. Зоненберга [4]. Во время Первой мировой войны в Брест-Литовске находился военный раввин А. Тэнцер. Среди развалин разрушенного дома он обнаружил экземпляр книги «Ир Техила», на основании которой он написал книжку об истории еврейской общины Брест-Литовска [5]. Американская переводчица и исследователь Shulamit S. Magnus при подготовке комментариев к английскому переводу книги П. Венгеровой использовала описание жизни брестской общины в XIX в., взятой из книги «Ир Техила» [6].

Синагога Хекдеш

 В 1885 г. Л. Файнштейн уходит с должности габбая Большой синагоги Брест-Литовска, но продолжает свою общественную деятельность в благотворительных еврейских организациях, его выбирают габбаем синагоги Хекдеш в 1885 г. Он руководит строительством этой синагоги, её внутренним убранством. Судьба личной библиотеки и неоконченных произведений Л. Файнштейна печальна. В 1901 г. во время большого пожара в Брест-Литовске сгорел его дом, а в нём вся его библиотека, а также рукописи публикаций, которые он не успел напечатать. Тремя годами ранее, в 1898 г., умерла его супруга Гиттель. 

В Национальной библиотеке в Иерусалиме имеется копия надписей на надгробной плите А.Л. Файнштейна частично на немецком языке, обнаружила Х.Кадмон вместе с автобиографией Файнштейна.

  От тяжелых переживаний Л. Файнштейн скончался 19 тевета или 18 января 1903 г. Община со всеми почестями похоронила его, а на могильной плите поместила эпитафию в стихотворной форме, взятую из его книги «Ир Техила», в которой есть такие слова: «Не для себя, а для покоящихся здесь святых, взялся я за строительство стены и забора вокруг». 

Эпитафия из книги, которую Файнштейн просил нанести на его мацеву

 Надпись была сделана в форме акростиха — стихотворения, в котором первые буквы каждой строки составляют слово. Таким образом, можно прочитать слова: «Арье Лейб, Ф.».

Автор выражает благодарность Ханне Кадмон за предоставленный перевод книги «Ир Техила» и комментарии к нему.

Медведевский О. В.

Литература:
  1. Файнштейн Л. Ир Техила. Варшава, 1886.
  2. Дубнов С. Литературная летопись : материалы для истории литовских евреев // Восход. Санкт-Петербург, 1886. № 8.
  3. Edelman H. GdulatShaul. London, 1854.
  4. Зоненберг Х. История города Брест-Литовска, 1016–1907. Брест-Литовск, 1907.
  5. Tänzer A. Die Geschichte der Juden in Brest-Litowsk. Berlin, 1918.
  6. Wengeroff P. Memoirs of a grandmother: scenes from the cultural history of the Jews of Russia in the nineteenth century / translated with an introduction, notes and commentary by Shulamit S. Magnus. Stanford, 2010.
Источник: Берасцейскія кнігазборы: праблемы і перспектывы даследавання: матэрыялы і даклады IV Міжнароднай навукова-практычнай канферэнцыі, Брэст, 22-25 мая 2018 года / [складальнік: А. М. Мяснянкіна], Брэст 2019, с. 125-138.

Австрийский след

Posted on by Natalia

На прошлой неделе я наконец смогла посетить открывшийся после почти годового карантина Музей Нижней Австрии, который находится в городе Санкт-Пёльтен. Официально музей был открыт в 2002 году. Он состоит из двух постоянных экспозиций: Дом Природы и Дом Истории (Haus Für Natur und Haus Der Geschichte).

У меня была предварительная договоренность с научным руководителем Дома Истории господином Кристьяном Раппом и научным консультантом господином Себастьяном Фоглем, которые любезно согласились не только познакомить меня с экспозицией, но и показать мне все имеющиеся в их коллекции материалы, касающиеся участия австрийских военных соединений во Второй Мировой войне.

Научный консультант Дома Истории музея Нижней Австрии Себастьян Фогль

До 80х годов Австрия избегала каких-либо упоминаний о своем участии и роли в период нацизма. В австрийских школьных учебниках истории до мельчайших подробностей изучались бронзовые и железные века, мелкие средневековые войнушки между князьями, герцогами и прочими баронами. Конечно, и Австро-Венгерскуая империя с ее славными победами и захватами, политическими, техническими и культурными достижениями при правлениях всех кайзеров и кайзерш тоже штудировалась и вширь, и вглубь.  Даже Первая Мировая война и последующий крах правления Габсбургов тоже были представлены достаточно подробно и объективно. А начиная с 30х годов ХХ века и до 1955 года,  – провал, дыра. Ничего! Как будто не было этого отрезка времени в истории Австрии. Между тем, в каждом населенном пункте альпийской республики (это не преувеличение) стоят памятники, на которых выбиты имена погибших во Второй Мировой войне. Около этих памятников не устраивают митинги и к их подножиям не возлагают цветы, но они ухожены, и ни у кого не возникает даже мысли их снести или спрятать подальше от людных мест.  Ветеранов вермахта почитают и помнят. Если нет памятника, тогда обязательно на стене церкви будет установлена мемориальная доска с именами убитых, которые не вернулись в свои семьи.

Нижняя Австрия, Лакенхоф. Сельская церковь XVIII век

Мемориальные доски с именами погибших в двух мировых войнах лакенховцев. Лакенхоф, Нижняя Австрия

В церкви, в потайной комнатке налево от входа в основной зал стоит групповое фото тех, кто ушел воевать и погиб за фюрера и за Великую Германию из местного церковного прихода Лакенхоф -Нойхаус

Кроме погибших на фронте, на фотографиях есть те, кто пропал без вести и те, кто вернулся домой. Совсем внизу подпись: « Павшим героям – память, живым – напоминание.»

Сколько же надо было пройти лет, какой сдвиг должен был произойти в сознании, какие рычаги воздействия были применены, если только летом 1991 года австрийское правительство в лице канцлера Враницкого сделало первое четкое заявление в парламенте о роли австрийских граждан в преступлениях нацистской Германии, таким образом сняв с себя маску жертвы, которой долгое время прикрывало истинную картину и даже пыталось спекулировать статусом “первых пострадавших”.

Воссоединение своей малой родины с Германией было не только мечтой фюрера, но и заветным желанием, как показал плебисцит, 99,8 % населения Австрии. Хотелось бы заподозрить  власти в подтасовке голосов, но к сожалению факты неумолимо доказывают, что австрийцы чаще , чем немцы проявляли себя, как фанатичные приверженцы национал-социализма: 14% персонала СС и едва ли не половина “работников” лагерей смерти  составляли выходцы из Австрии, почти каждый пятый австриец был членом нацистской партии Гитлера. Еврейский вопрос австрийцы тоже решили кардинально:  из 200-тысячной  венской еврейской общины после войны в городе осталось не более 2000 иудеев. Антисемитское насилие достигало в Остмарке (так Гитлер переименовал Австрию после аншлюса) таких масштабов, что из Берлина в Вену приходили директивы с требованиями умерить пыл.

Евреев независимо от пола и возраста выгоняли на улицы города и заставляли скрести мостовые зубными щетками под улюлюканенье стоявших вокруг толп австрийцев

Прожив уже достаточно лет в Австрии, познакомившись и подружившись со многими австрийцами, узнав и увидев многое, что не доступно взгляду туриста, я научилась понимать и принимать особенности австрийского менталитета, уважать их традиции, восхищаться одними чертами, а с другими примириться. Конечно я знала, что австрийцы не были “белыми и пушистыми” во времена Третьего Рейха. Только одна карта, на которой густо обозначены места расположения концентрационных лагерей на ее маленькой территории, говорит о многом.

Карта, на которой указаны места расположения концентрационных лагерей на территории Австрии в период 1938-1945 гг. Дом Истории, Санкт-Пёльтен, Нижняя Австрия

Сколько австрийцев воевало во Второй Мировой войне?

Перепись населения 1939 года показывает, что на тот момент в Австрии проживало чуть больше 6,5 млн человек. 1 200 000 австрийцев (с 1897 до 1927 года рождения) участвовали в военных действиях. Только в Верхней Австрии с населением 600 000 человек, 200 000 были призваны на фронт.

Июнь, 1941 г. 45я пехотная дивизия . В районе Брест-Литовска. Фото из архива Вальтера Фенингера. Дом Истории. Санкт-Пельтен

Однако к моему стыду, я не так давно узнала, что австрийцы “наследили” и в Брестской крепости. В школе нам рассказывали о вероломном нападении немцев на СССР. Даже сейчас, когда стали доступны многие документы и открылись многие неизвестные факты обороны крепости и первых дней войны, мало кто придает значение, что осуществление плана Барбароссы Гитлер доверил своему любимому детищу – 45й австрийской пехотной дивизии. Немцы и австрийцы – это, как говорят в Одессе, “две большие разницы”. Дивизия формировалась в Линце (столица Верхней Австрии) по личному распоряжению фюрера. Она на 90% состояла из солдат и офицеров, выходцев из Нижней Австрии, Верхней Австрии и Вены. Во время штурма крепости было заявлено о 482 погибших и 1000 раненых. 

Их захоронения разбросаны точно от Бреста до Курска и наверняка еще во многих местах, где воевала 45я пехотная дивизия, пока ее расформированные остатки не сдались в плен на территории Чехословакии в 1945 году.

Подробный список погибших солдат и офицеров 45й пехотной дивизии указывает не только имя, место и год рождения, но и причину смерти, место захоронения, ряд и номер могилы, а также адрес родственников, которым отсылалось извещение о смерти

482 погибших солдат и офицеров в первые же дни войны были захоронены около Свято Симеоновского храма. В 2018 году из Германии в Брест приезжал представитель Народного Союза (организации, которая занимается поиском и перезахоронением останков немецких солдат) Вольфганг Браст. Место кладбища идентифицировали, по фотографии даже смогли прочесть имена на могильных крестах. В планах была эксгумация останков  и перезахоронение на кладбище около Березы. С большой долей вероятности там лежат не немцы, а австрийцы. Я спросила у господина Фогля,  принимают ли участие в поисках могил  австрийцы? Ведь это благородная миссия. Девиз Союза: “ Вместе к примирению”. Ответ был отрицательный. Австрийцы пока никакую инициативу не проявляли. Хотя недавний визит в Брест посла Австрии в Беларуси показал, что австрийцы все же заинтересовались судьбой своих соотечественников, погибших на территории Брестской крепости в первые же часы и дни войны.

Захоронение солдат 45-ой пехотной дивизии возле Свято-Семёновского собора

В 1967 году ветераны дивизии установили в Линце мемориальную доску в память о своих погибших и пропавших без вести боевых товарищах.  А в городе Вэлс( Верхняя Австрия) в одном из парков стоит настоящий памятник с посвящением погибшим 45й дивизии.

Вэлс. Памятник погибшим и пропавшим без вести военнослужащим 45ой пехотной дивизи

В Доме Истории Нижней Австрии в одной из витрин я увидела рукописный листок с выцветшими карандашными записями. Господин Фогль сказал, что это письмо с подробным описанием первых дней войны, которое австриец Ганс Дэнк прислал своим родным. Меня заинтересовали сначала даты: 19.06, 20.06, 22.06….А потом я разглядела слово “Буг”. Но после мучительной расшифровки текста оказалось, что этот австриец действительно участвовал в боевых действиях с самых первых часов войны, переправлялся на надувных лодках через Буг, но не на Брестском участке границы, а в районе Кристинопыля (Львовское направление). Судя по его записям, русские оказывали неожиданно упорное сопротивление.

Письмо Ганса Дэнка, в котором он хронологически описывает все, что происходило с ним и его товарищами в июне 1941 года

Войска вермахта из-за танковых контратак Красной Армии, воздушных налетов советских самолетов, шквального артиллерийского огня вынуждены были замедлить свое продвижение на киевском направлении. Это дало возможность Красной Армии занять оборону в укреплённых районах на старой государственной границе и провести мобилизацию. Немецкие противотанковые пушки (ПАКи) с трудом справлялись с атаками советских танков. Австриец описывает ужас от первых боев, первых убитых товарищей, невозможность укрыться от летящих снарядов, бессонные ночи при полном вооружении в лесу и такое сопротивление, с которым никто из них никогда не сталкивался, хотя опыт боевых действий к июню 41го года был у них уже накоплен. 

 Советские танки  67го танкового полка 34й танковой дивизии, брошенные в районе Дубно. Июнь, 1941 г.

 Словом, благодаря страничке из дневника австрийского полкового разведчика Ганса Дэнка, можно отдать должное героическим попыткам Красной Армии хотя бы как то притормозить продвижение вермахта вглубь страны. 

Ганс Дэнк и шрапнель, которая убила его под Сталинградом в 1942 году. Дом Истории. Санкт-Пельтен 

После осмотра экспозиции Дома Истории господин Фогль пригласил меня в свой кабинет, где показал документы, переданные музею сыном ветерана 45й дивизии. Среди документов были два дневника, которые вел его отец в течение 40го и 41го годов. К сожалению записи обрываются на самом интересном для меня месте: 20 июня 1941 года. Но доподлинно известно, что инженер Вальтер Фенингер служил в 45й австрийской  пехотной дивизии. Участвовал в боевых действиях на территории Чехии, Польши, Франции, штурмовал Брестскую крепость. В сентябре 1941 года был тяжело ранен. После длительного лечения  в  венском госпитале его отправили  в Югославию для борьбы с партизанами. В 1944 году югославские партизаны взяли его в плен, из которого он освободился в 1948 году. После возвращения в родной город женился, воспитывал троих детей, поддерживал тесную связь с оставшимися в живых “братьями по оружию”, до 1955 года в связи с процессом денацификации был лишен оставленных ему отцом сбережений, не мог работать по специальности. Хотя денацификация в Австрии проходила в абсолютно щадящем режиме, Вальтеру Фенингеру тем не менее было отказано даже в службе в пожарной охране. Воспоминаниями о войне делился редко и скупо, но зато охотно рассказывал про ужасы, которые пережил в югославском плену ( голод, надругательства, валяющиеся отрезанные головы пленных, вывалянные в фекалиях..) После 1955 года стал организатором и активным членом Союза ветеранов войны в городе Мельке. Умер в 1979 году.

Фото из личного архива Вальтера Фенингера. Июнь, 1941 г. Дом Истории. Санкт Пельтен

Июнь 1941 года. Фото из личного архива Вальтера Фенингера. Дом Истории, Санкт Пельтен

Свидетельство о награждении Вальтера Фенингера Железным Крестом 2й степени

Справка об освобожении из плена, выданная Вальтеру Фенингеру югославским министерством внутренних дел в декабре 1948 года

Эту книгу дневников Вальтера Фенингера издал его сын, тоже Вальтер Фенингер

Ганс Дэнк и Вальтер Фенингер, два австрийских солдата, в июне 1941 года были на разных фронтах: один на Западном направлении, второй – на Южном. Но и в письме Дэнка , и в воспоминаниях Фенингера повторяется почти одинаковое описание того, с какой радостью, хлебом-солью и цветами их встречало  местное население.

В регистре погибших 45й дивизии в июне 41го года я нашла трех солдат, которые жили в Санкт-Пёльтене. После посещения музея пешком отправилась по адресу, где в 40х годах жил один из них со своей женой Марией. Его звали Франц Ленгауер. Он погиб 25 июня 1941 года в Брестской крепости. В очень красивом, тихом, уютном районе Санкт Пельтена по нужному мне адресу я увидела трехэтажный добротный дом, стоящий  чуть в глубине на зеленой лужайке. На воротах висели 3 почтовых ящика с разными фамилиями и кнопки домофона. Фамилии Ленгауер среди них не было.

Дом, в котором жил Франц Ленгауер, погибший в бою 26 июня 1941 г. на территории Брестской крепости. Санкт-Пёльтен

Набравшись смелости, я наугад нажала одну из кнопок. На третьем этаже дома открылось окно. В окне появился благообразный австрийский старик, поприветствовал и спросил, чем он может мне помочь. Я чуть опешила от такого дружелюбия и стала объяснять, что я ищу родственников погибшего во Второй Мировой войне солдата, который жил здесь до 1941 года. Старик из окна сказал, чтобы я подождала, он сейчас ко мне выйдет. Первое, что он мне сообщил, что сам живет в это доме не так давно, всего лет 30, что до этого в доме располагалась евангелическая церковь, а вот что было до нее и кто жил в доме, он к сожалению не знает, но может отвести меня к глубоко пожилой даме, которая родилась в этом доме и живет неподалеку. “Неподалеку” оказалось полчаса пешком. Я попыталась сказать, что могу добраться до этой дамы сама , но старик был так любезен, так искренен в своем желании помочь странной иностранке с еще более странным желанием найти следы убитого 80 лет назад австрийца. За полчаса совместного пути старик рассказал, что его отец тоже воевал, и дядя воевал, но они никого не убивали. А в хозяйстве его матери на хуторе работало много остарбайтеров, но они к ним относились заботливо и внимательно: хорошо кормили, тепло одевали, мягко стелили….. Дамы не оказалось дома. Я вздохнула с облегчением и попрощалась с потомком тех, кто “воевал, но не убивал”.

 

Natalia Levine

P.S. Ремарка.

Если ехать на запад от Вены, миновать Санкт-Пёльтен невозможно. Мы проезжали мимо него бесчисленное количество раз, но никогда не были в самом городе. В этом году разные обстоятельства заставили меня познакомиться с ним. Санкт-Пёльтен является административным центром земли Нижняя Австрия. Город существует ещё со времён Древнего Рима. Столицей Нижней Австрии он стал совсем недавно – в 1986 году. По австрийским меркам Санкт-Пёльтен можно считать довольно большим городом: его население составляет 55 тысяч человек. В историческом центре города можно передвигаться только пешком. Хотя Санкт-Пёльтен и бомбили во время войны, но большинство архитектурных шедевров города уцелели и бережно сохраняются. В плане архитектуры, здесь можно увидеть строения самых разных стилей: готика, барокко, бидермайер… Название города происходит от имени Святого Ипполита. По сравнению с другими городами Нижней Австрии Санкт-Пёльтен проигрывает по количеству достопримечательностей, но это не умаляет его имидж культурного, привлекательного для жизни, работы и учебы центра.

Музыкальная школа

Posted on by Natalia

  После войны в Бресте на многих зданиях можно было увидеть надпись “Хозяйство генерала Прусса”.  Хозяйство представляло собой войсковую часть, которая занималась строительными и восстановительными работами не только в Бресте, но и в других местах огромного советского пространства. Генерал Прусс был известным, множество раз награжденным орденами, уважаемым военным начальником и талантливым инженером. Он родился в Барановичах. Почти вся его семья, включая родителей, погибла в гетто в местечке Талька Пуховического района. Там сейчас находится небольшой мемориал памяти жертв Холокоста. Одним из инициаторов создания памятника жертвам геноцида евреев в Тальке был Илья Ефимович Прусс. С 45-го года штаб военной части генерала Прусса находился в Бресте в здании, которое сейчас нам известно, как музыкальная школа #1. Что было в этом большом красивом доме до войны и во время войны? Когда и кем оно было построено? В связи с моими очень ограниченными возможностями поиска я этих сведений  нигде не смогла найти.

Генерал-майор инженерных войск Илья Ефимович Прусс (1903-1972)

    Благодаря статье Юрия Макарчука “Дом доктора Милевича. История здания по ул. Карбышева 30” я узнала, кто проживал в этом здании, когда там находился штаб войсковой части 34480. Жильцов было не много: сам генерал Прусс, личный шофер генерала, главный бухгалтер части Коровина Лидия Дмитриевна и ее дочь Татьяна (в замужестве Ключерева). Семья Коровиных приехала в Брест в 1939 году. Отец Татьяны был одним из заместителей командира  6-ой стрелковой дивизии, которая участвовала в сентябрьской операции Красной Армии в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа. До 22 июня 1941 года часть дивизии дислоцировалась в крепости, другие ее соединения располагались в Бресте и окрестностях. Когда началась война, майор Коровин не смог пробиться к окруженному в крепости гарнизону и с оставшимися бойцами с боями ушел на восток. Татьяна с матерью остались в Бресте, пережив под оккупацией все тяготы и мытарства “восточниц”, да еще и жены и дочери командира Красной Армии. Судьба майора Коровина долго оставалась неизвестной. Семья получила извещение с короткой фразой “пропал без вести”. Но после долгих поисков Татьяна Дмитриевна нашла могилу своего отца.  Он умер от ран, полученных в бою при выходе из окружения, и был похоронен в братской могиле в районе Смоленска вместе с погибшими с ним его солдатами, с которыми он с боями отступал от Бреста. Ежегодно Татьяна Дмитриевна ездила в небольшой городок в Смоленской области, куда её привозили со станции работники местного военкомата, чтобы потом отвезти на перекрёсток полевых дорог к одинокому, заросшему травой кургану, обнесённому деревянным штакетником, с небольшим памятником в центре – братской могиле, в которой покоился майор Дмитрий Коровин. Несмотря на то, что были выяснены и обстоятельства гибели, и место захоронения майора Коровина, он до сих пор официально числится, как без вести пропавший. По крайней мере так его статус обозначен в Брестской книге “Память”. Звучит ужасно, но советской власти не выгодно было искать тех, кто пропал, так как семьи фронтовиков, получившие извещение с формулировкой “пропал без вести”,  были лишены какого-либо вспомоществования со стороны государства.
Поисковики-одиночки, группы, целые отряды  разыскивали на местах боёв останки наших павших  солдат, действовали на голом энтузиазме, возвращая имена пропавших без вести.    Число возвращённых из небытия погибших фронтовиков росло, к благородному делу подключились военные подразделения. Это радовало всех, но вызывало беспокойство финансовых органов, озабоченных растущей суммой выплат накопившейся задолженности семьям погибших. Было принято решение прекратить выплаты по найденным в результате поисков документам и личным знакам. Действует ли это решение до сих пор, я не знаю, но майор Коровин продолжает числиться “без вести пропавшим”.  За многомиллионными цифрами погибших стоят реальные судьбы и имена. Все они жертвы адской агрессии. Еще один жуткий штрих к проблеме памяти о тех, чьи имена стали безликой статистикой:  в конце июня 41 года мальчишки, школьные друзья моего отца, решили пойти на рыбалку на Буг. В предвоенное время Буг был не только рыболовным угодьем, но и местом загородного отдыха, купаний. Когда мальчишки добрались до реки, то, не задерживаясь, повернули обратно прочь от её берегов, потрясённые увиденным. По реке плыли трупы красноармейцев. Некоторых из них течением прибило к берегу.  Они оставаясь на отмелях, застревая в прибрежных зарослях кустов ивняка. Это был жуткий сплав человекоповала. Сколько безымянных могил защитников Брестской крепости было разбросано по берегам Буга, Нарева, Вислы, сколько останков бесследно растворилось в их водах … Они действительно «канули в Лету», которой стали для них эти реки.

     Но возвратимся к зданию музыкальной школы. Меня отправили учиться играть на фортепьяно, когда я еще ходила в детский сад. Я не помню, чтобы я горела желанием играть  вообще на каком-либо музыкальном инструменте, но мне нравилось, что два раза в неделю, когда в детском саду всех укладывали в кровати на ненавистный “тихий час”, за мной приходила бабушка и вела меня на занятия в музыкальную школу. Еще одной приманкой для поддержания моего желания посещать уроки фортепьяно было то, что бабушка по дороге в школу туда и обратно должна была рассказывать мне интересные истории. Это было моим условием. Поэтому бабушка тщательно готовилась к нашим походам. Иногда она могла выбрать “свободную тему”, но часто я заранее давала ей конкретное задание, и бабушке приходилось покопаться в дедовой большой библиотеке, чтобы найти нужную информацию для любознательной внучки. Кроме этого в музыкальной школе была балетная студия, которую на общественных началах вела один раз в неделю педагог музыкальной школы Преображенская. Я не знаю, что послужило ее желанию учить нас стоять в разных позициях, делать плие и многочисленные виды батманов: то ли любовь к балету, то ли любовь к детям. Группа у нас была небольшая: 6-7- летние девочки и один мальчик такого же приблизительно возраста. Всего человек 15. Брали всех желающих, не глядя на телосложение, гибкость и осанку. Группа просуществовала недолго, но основы занятия у станка мы освоили очень хорошо. Для отчетного концерта нам всем сшили балетные пачки. Самые красивые были у тех девочек, чьи мамы “достали по блату” атлас и капрон. Мне пачку сшила бабушка. Кусок белого атласа она раздобыла, а вот с капроном вышла осечка, поэтому моя пачка состояла из нескольких слоев цементно накрахмаленной марли, которую, кстати, тоже было не так просто купить в условиях тотального дефицита. Мы исполнили полонез Огинского и еще что-то на музыку Чайковского. На этом мои занятия балетом благополучно завершились. Но фотография осталась.

     В школе всегда было очень чисто и пахло масляной краской. Родители ждали своих детей, сидя на деревянных откидных стульях, которые стояли напротив входа в актовый зал рядом с маленькой раздевалкой. На первом этаже сразу при входе в школу слева был узкий коридор, где находилась бухгалтерия, кабинет директора школы Манучарова и классы, где занимались скрипачи и виолончелисты. Там же была и маленькая дверь, которая вела в актовый зал. Во время экзаменов, академических концертов и технических зачетов около этой двери толпились ученики в ожидании своего выхода на сцену, где стоял величественный черный рояль. На второй этаж вела широкая каменная лестница в два длинных пролета. Второй этаж был относительно тихим. Там находился кабинет завуча, библиотека, классы, где проходили занятия по сольфеджио и музлитертуре. Поднимаясь на третий этаж, сразу же понимал, что тут находится епархия фортепьянного отделения. Пока, уже не помню в каком году, двери классов не оббили дермантином, звуки гамм, этюдов, арпеджио, аккордов и прочих музыкальных пьес превращались в какофонию, которая прекращалась только на короткие промежутки перемен между звонками на урок. В школе было только два рояля. Один стоял в актовом зале, а второй царил в большом классе заведующей фортепьянным отделением Тамары Николаевны Галицкой. В остальных классах стояли не очень хорошего качества пианино, что совсем не мешало многим талантливым ученикам с помощью многих великолепных педагогов овладевать техникой и исполнением сложнейших музыкальных произведений.

    Четвертый этаж очень отличался от второго и третьего. Скорее всего когда-то это были чердачные помещения. На четвертом этаже были очень низкие потолки, малюсенькие классы, которые располагались вдоль узкого коридора. Там “сидели народники”. Их в школе было мало видно и совсем не слышно. Точно также не было видно и слышно “духовиков”. Их классы располагались в глубоком подвале. Лестница в подвал находилась сразу же за входом в актовый зал. Она же вела и в мрачный туалет, кстати, единственный на всю школу.

Стены во всей школе были покрашены масляной краской. Пол был разный: где-то был паркет, где-то линолеум, где-то каменная плитка, а где-то просто крашеные доски

     Сейчас школа выглядит совершенно по-другому. Благородный серый фасад выкрасили в раздражающе розовый оттенок, исчез дикий виноград, который обвивал часть стены и красиво  смотрелся особенно весной и осенью. Нет больше огромной плакучей ивы. Она росла справа от входа в школу и была как бы  неотъемлемой частью здания. Между школой и соседним домом были бетонные ступени, которые спускались во двор. Через двор можно было пройти к парку Иконникова, чтобы обязательно полюбоваться огромным серебристым тополем, который возвышался великаном в его центре. Ступеньки замуровали. Прохода больше нет.

Тополь в сквере Иконникова. Рисунок В.Губенко

     После многочисленных ремонтов изменился и внутренний антураж школы. Облик школы моей памяти, как бы лучше выразиться, был “взрослым”: темные тона, никаких украшений, никакой “наглядной агитации” кроме портретов композиторов и огромной картины Эдуарда Куфко, на которой был изображен тоже какой-то композитор. Сейчас у школы другая цветовая гамма. Остался ли дух? Осталось ли то, что делало школу источником культурного воспитания, интеллигентного общения, понимания и любви к музыке. Надеюсь, что да. Школу моей памяти делали не стены, а педагоги. О них, ушедших, но оставивших о себе навсегда добрую память и бесконечную благодарность, нужен отдельный рассказ.    

Продолжение следует.

 

Natalia Levine

9 МАЯ

Posted on by Natalia

9 мая 1945 года. В Вене праздновали победу, вальсируя под музыку Штрауса

  Было, ну ведь было такое время, когда 9 Мая воспринимался, как день памяти об окончании войны, о возвращении к миру. Но постепенно эмоциональный и живой праздник превратился в день лозунгов и символов. Культурная память о Великой Отечественной войне стала идеологическим ресурсом. Однако режимы меняются, а история когда-нибудь все расставит на свои места. Сегодняшних споров о том, кто кого больше или меньше, кто освободитель, а кто поработитель, кто лучше, а кто хуже, не унять. Споры полезны. В них рождается истина. Но главная истина должна оставаться незыблемой: мы пришли в этот мир, потому что в тот день закончилась война. 

Письмо, которое 9 мая 1945 года отправил своим родным гвардии старший лейтенант Анатолий Пикуль, дедушка моего друга детства Андрея Пикуля. Анатолий Пикуль воевал в разведке гаубичного артиллерийского полка. 

     Дядя моего мужа ушел на фронт, когда ему было 19 лет. Он был командиром саперного взвода. То, что он встретил победу в 45м году в Праге живым и невредимым, можно считать чудом. Самой большой его гордостью были не многочисленные ордена и медали, которыми его наградили за героизм и отвагу, проявленную при выполнении опаснейших боевых заданиях, а то, что ни один из солдат его взвода не погиб. Когда в конце 80х годов он эмигрировал в Америку, ему, как и всем ветеранам, решившим уехать из СССР, не позволили взять с собой награды. Заслуженные по праву и очень высокой ценой ордена и медали вдруг переходили в разряд “запрещенных к вывозу драгметаллов”. В Америке дяде сразу назначили пенсию с существенной надбавкой за участие в войне. Он прожил долгую жизнь, до последнего часа сохраняя светлый ум. Войну вспоминал часто. Рассказы были разные: страшные, горькие, иногда комичные. Но главное, они были из разряда “о чем не говорят и не проходят в школе”. Отец моего первого  мужа  был танкистом. Закончил войну в Вене. Мой второй свекр 18-летним лейтенантом-артиллеристом ушел на фронт и воевал до победы.  День Победы в семье отмечали, как день памяти и веры в то, что этот ужас никогда не повторится.

Георгий Левитэн. Командир саперного взвода. Солдаты просились в его взвод, так как на фронте ходило поверье, что Левитэна оберегает Бог, потому что при разминировании полей и дорог никто саперов, бывших под его командованием, не погиб.

Лев Левин. В 19 лет уже был командиром огневого взвода батареи “катюш”. Весной 1945 года участвовал в Кенигсбергской операции. Очень гордился медалью «За взятие Кёнигсберга», которая является единственной медалью СССР, учреждённой в награду за взятие города-крепости, а не в связи со взятием или освобождением столицы.

Анатолий Орлов. Прошел всю войну. Был танкистом. Про войну ничего не рассказывал. Вспоминал Австрию, Вену, но не бои и сражения, в которых участвовал, а красоту альпийской республики и ее столицы. После войны остался служить в армии.

В Европе и США победу над нацизмом празднуют в разные дни и с разной атрибутикой. Но объединяет их идея памяти и примирения, посвященная погибшим во Второй мировой войне. А к живым ветеранам, кроме особых почестей и внимания в этот день, всесторонняя забота проявляется на государственном уровне постоянно не на словах, а на деле.

 В СССР помпезное празднование Дня Победы началось только с середины 60х годов. При этом сотни тысяч погибших оставались не захороненными. Инвалиды и калеки, изувеченные в боях, после сталинской зачистки городов были оперативно и по-тихому погружены в вагоны и вывезены в дома-интернаты закрытого типа с особым режимом, дабы  не оскорблять своим видом и не напоминать о долге перед ними тем, кого они защищали.  Многие ютились в непригодном жилье, еле сводя концы с концами на мизерную пенсию. Помощь и забота часто заканчивались на бумаге или были малоэффективны. Привилегия исключительно советской природы в виде обслуживания без очереди, льготы, которыми по большей части сами ветераны не могли воспользоваться в силу состояния здоровья и возраста, наборы продуктов к празднику ( гречка/тушенка/сгущенка), дежурные бравурные поздравления от пионеров раз в году, строго “отцензурированные” публичные рассказы проверенных на благонадежность участников войны, много книг, много фильмов, много картин и скульптур, из которых только единицы отражают правду великого народного горя.

Сразу после войны на улицах Бреста часто можно было встретить искалеченных ветеранов.  Рис. В. Губенко

   Ветеранов остались единицы. Младшим из них сегодня уже за 90. Совсем скоро уйдут и они. Некому будет больше предоставлять льготы и раздавать продовольственные пайки, некого будет сажать на почетные места в актовых залах и некому будет поклониться.  Что останется? Грохочущие парады?  Мишура, не имеющая ничего общего с человеческой трагедией? Причесанная конъюнктурная история, которая только героизирует, но не учит: это не должно повториться.

     Вторая мировая война принесла победу над гитлеровской Германией, но не уничтожила фашизм, который сейчас имеет другие маски, однако по сути остается все тем же страшным и опасным явлением в нашем мире. Разве презрение к базовым, природным правам и свободам человека, обожествление государства не является неизменной частью фашизма?

     Именно в память о всех погибших и внесших вклад в борьбу с фашизмом мы должны сделать все возможное, чтобы принесенные ими жертвы и страдания стали уроком для нас и тех, кто будет жить после нас: война – это смерть и горе, а не что-то красивое и зрелищное с карнавальным переодеванием детей в военную форму и декорированием детских колясок под военную технику. Парадигма “можем повторить” является кощунственной по отношению к  миллионам погибших. Память о них говорит нам: НИКОГДА БОЛЬШЕ. Но такие чувства и мысли возникают, когда есть возможность проанализировать события, произошедшие за 76 лет со дня окончания войны. А в далеком мае 1945 года люди действительно испытывали безусловную и безграничную “радость со слезами на глазах”. Они праздновали переход от войны к миру.

Студенты и преподаватели железнодорожного техникума на торжественном митинге по случаю объявления полной и окончательной Победы. 9 мая 1945 г. Брест

Вот как это ликование происходило в Бресте:

  “ В полночь 2 мая 1945-го город проснулся от грохота стрельбы. Ночь осветилась гирляндами ракет. Особенно яркое зарево было над крепостью, как в трагические дни героической ее обороны в 1941-м. Но на этот раз стрельба была праздничным салютом: Берлин капитулировал! Первый салют Победы одновременно стал салютом памяти павшим защитникам крепости, останки которых хранили ее руины, ее земля.

     День 2 мая стал увертюрой к 9 мая, который поднял на ноги весь город еще более продолжительным, более громогласным салютом, превратившим ночь в день. Салютовали все, у кого было оружие. Уже утром 9 мая 1945 года привычное проверочное построение студенческих групп во дворе техникума превратилось в торжественно-радостный митинг, сразу же после которого колонны студентов техникума во главе со своими преподавателями направились в центр города. В рядах колонны шагали бывшие партизаны, бывшие фронтовики, внесшие свой вклад в общую победу: А.М. Бандык, помощник начальника штаба, начальник строевого отдела штаба Брестского партизанского соединения, И.М. Терешенков, военрук, начальник штаба партизанского отряда имени Чернака Брестского партизанского соединения, затем – комиссар этого отряда. В рядах студентов – Н.В. Голуб, секретарь комсомольской организации партизанского отряда имени Димитрова Брестского партизанского соединения, В.А. Войтович – секретарь подпольной комсомольской организации в деревне Грушево Антопольского района, отважные партизаны Н.И. Белобровик, Н.И. Андреюк.

Все население города вышло на улицы. Люди устремились на общегородской митинг. К перекрестку Пушкинской и 17 Сентября (ныне площадь Ленина), где проходил митинг, трудно было пробраться из-за огромного количества людей. Я впервые увидел стихийно организовавшуюся массу, которую вывела на улицы общая радость – Победа.

     Парадов не было. Военные смешались с ликующими гражданами, но были в центре внимания: им жали руки, обнимали, их даже подбрасывали в воздух. И так было везде. 9 мая, обычный до этого момента день календаря, стал на все века Днем Победы”. 
(из воспоминаний В.Губенко).

Natalia Levine

1 Мая

Posted on by Natalia

В первый год моего проживания в Вене я оказалась свидетелем первомайской манифестации. Центр города был перекрыт. Вместо автомобилей, трамваев и карет с лошадьми по проезжей части шли разношерстные колонны людей. Гремели барабаны, пронзительно гудели какие-то дудки. Все выкрикивали непонятные, но очень громкие лозунги. Большая часть транспарантов выглядела так, как будто их нарисовали на скорую руку. На портретах красовались до боли знакомые изображения Че Гевары, Карла Маркса, Мао Цзедуна, Ленина и Троцкого. Их было в большом количестве. Лозунги призывали к солидарности и борьбе. Доминирующим цветом всего шествия был красный: красные воздушные шары, красные транспаранты, многие были одеты в красные футболки или на головах красовались красные повязки. Колонн было 23 (по количеству районов Вены). Самыми многочисленными в колоннах были представители малочисленной коммунистической партии Австрии, а также социалисты и профсоюзы непонятных объединений. Непонятных, потому что кроме аббревиатур ничто больше не указывало на их профессиональную принадлежность. Ни тебе газовой плиты на колесах, ни огромных матрешек на грузовике, ни гигантских ковров, стоящих (!!!) на тележках, как было в Бресте. Сразу все понятно: вот идет Газоаппарат, вот Фабрика сувениров, а следом Ковровый комбинат. А тут никаких тебе прохождений мимо трибун, ни акробатических этюдов спортсменов, ни танцующих пионерок, ни “ура” по команде крикнуть. Но зато возможность продемонстрировать свое стремление к улучшению положения трудящихся и высказать требования – это пожалуйста.,

1 Мая. Брест. 1982 г0д

Я участвовала в первомайской демонстрации только один раз, когда училась в 10 классе. Помню только, что было очень весело. Особенно после. Но эти чувства совсем не были связаны с солидарностью с трудящимися всего мира. В нашей семье самым активным участником первомайских шествий был мой дед Николай Губенко. В течение почти 25 лет он ежегодно шел во главе колонны Брестского железнодорожного техникума. Когда вышел на пенсию,  продолжал ходить, но уже в качестве или почетного гостя, или просто зрителя.

1 Мая. Брест, 1946г. Во главе колонны железнодорожного техникума шагает его директор – Николай Губенко (фото из архива В. Губенко)

Студенты и преподаватели железнодорожного техникума на демонстрации 1 Мая 1947 г. (Фото из архива В.Губенко)

Первомайская колонна железнодорожного техникума с макетом поезда и моста. Брест, 1952 г. (фото из архива В.Губенко)