Пушкинская 55

В один из моих приездов в Брест мне посчастливилось попасть на особенную экскурсию, которую проводили волонтеры проекта «Брестский конструктивизм». Мои знания об архитектурных стилях всегда были очень поверхностными, но словосочетание «брестский конструктивизм в контексте модернизма» звучало очень интригующе. Многое из того, что я узнала об истории брестских домов, стало для меня культурным шоком, но самым большим открытием было то, что мои детские годы прошли в доме, построенном по проекту корифея брестского конструктивизма: архитектора Юзефа Бараньского.

Дом стоит до сих пор на территории железнодорожного техникума по адресу Пушкинская 55. Снаружи он сохранился почти в первозданном виде. Дом был построен в конце 30-х годов архитектором Бараньским для директора Школы Техничной пана Чапкевича, который жил там вплоть до своего ареста в ноябре 1939 года. После смены режима в сентябре 1939 года учебный процесс в Школе Техничной не прерывался. Студенты продолжали ходить на занятия, «старый» преподавательский состав практически оставался прежним, даже не прекратились работы по строительству учебных мастерских и возведению нового корпуса, а пан Чапкевич жил в своем доме. Трагедия произошла после 7го ноября 1939 года. В этот день всех учащихся и преподавателей школы специальным приказом, разосланным по всему городу, обязали принять участие в демонстрации, посвященной празднованию годовщины Октябрьской революции (“День 7го ноября – красный день календаря”). Школа Технична выполнила “указание сверху” и многочисленной колонной прошла мимо трибуны, которая была установлена на нынешней площади Ленина. Все шли молча, без лозунгов, флагов и транспарантов, а поравнявшись с трибуной все, как по команде, отвернулись от нее, то есть сделали “равнение наоборот”. Пройдя еще несколько метров вперед, вся колонна Школы Техничной свернула влево и дружно направилась в костел. Наказание за такое демонстративное неприятие новой власти последовало незамедлительно. Начались аресты, расстрелы, суды. Тюрьма Бригитки была переполнена. Попал под эту расправу и пан Чапкевич. Он был арестован с полной конфискацией имущества и сослан в Гулаг. Он выжил, после войны вернулся в Польшу, но в Брест больше никогда не приезжал.

В его доме поселились “новые хозяева”. Это были “благонадежные преподаватели”, присланные “с востока” для налаживания учебного процесса и набора новых студентов. Среди них был и мой дед. Его назначили сначала завучем, а потом директором железнодорожного техникума (так стала называться Школа Технична).
Дом встретил новых жильцов пустыми стенами. При конфискации все имущество пана Чапкевича было изъято. О прежнем хозяине напоминали только два, сиротливо стоящих на террасе, деревянных шезлонга.
В доме жило несколько семей. Кто-то занимал одну комнату, кто-то две. Деду, как начальнику, отдали весь верхний этаж. Кухня была общей. В доме было два туалета и одна ванная. В ванной комнате посередине стояла белоснежная ванная, был умывальник с двумя разными кранами для рук и для лица. Кроме этого в полу была встроена отдельная маленькая ванночка для мытья ног. Было еще одно совсем непривычное для советского человека приспособление: биде.

Архитектор Бараньски сделал все, чтобы в доме было комфортно. В каждой комнате были встроенные шкафы ( сохранились до сих пор). Гостиную и столовую разделяла раздвижная стенка. Была своя котельная, но почему-то не было водопровода. Каждый вечер воду надо было качать из колодца специальным насосом. Отопление было водяным, ,горячая вода нагревалась и подавалась через кухонную плиту, которую топили дровами. На кухне стоял большой белый шкаф, который при Чапкевиче служил холодильником. Корпус шкафа был деревянным. Внутри он был оббит оцинкованными пластинами с карманами, куда загружался лед. Но пользоваться по назначению этим чудом новые хозяева не могли, потому что неоткуда было достать лед. При Польше заготовка льда для нужд населения и производства была поставлена на промышленном уровне. Зимой специальные бригады кололи лед на реке, грузили на баржи или складывали в специальных хранилищах. Лед можно было приобрести, то бишь заказать и купить, в любое время года. С приходом новой власти и лед исчез тоже.

В доме были светлые и темные паркетные полы из дуба и клена. До войны их сначала мыли скипидаром, потом натирали мастикой. После войны скипидар исчез, поэтому стали мыть водой, а потом уже покрывали мастикой. В начале 60х годов мы переехали в новое жилище. После нас в доме никто не жил. Он долго пустовал, потом там была библиотека техникума, какое-то время в доме размещался филиал Гомельского института инженеров железнодорожного транспорта, но после закрытия филиала дирекция техникума долго не знала, как использовать освободившееся строение, пока не нашлись желающие взять его в аренду. За домом никто не ухаживал, паркет замазали толстым слоем масляной краски. Но, как ни странно, именно это спасло паркетную доску от порчи. Если снять краску, отциклевать и отшлифовать полы, вашему взгляду откроется прекрасного качество паркет.В доме сохранилась дубовая лестница (она тоже покрыта масляной краской). До войны в каждую ступеньку были вмонтированы латунные держатели для крепления ковровой дорожки. После оккупации они исчезли.

Сад вокруг дома заслуживает отдельного описания. Он проектировался вместе с домом, создавая единый архитектурный ансамбль. С улицы и со стороны железнодорожных путей дом практически был невидим, так как его окружал забор, плотно увитый диким виноградом. В саду росли сортовые яблони, груши, малина, клубника и прочие ягоды. Вдоль дорожек были высажены розы и декоративный лук. Была даже маленькая теплица. Во время оккупации в доме жили немцы. Они посадили грецкий орех и настоящий виноград. Все прижилось и плодоносило вплоть до нашего отъезда.

Год назад я с отцом была в доме. Внутренняя планировка изменилась, так как арендаторы меняли ее в зависимости от своих потребностей. Но многое сохранилось в первозданном виде: двери, дверные косяки, оконные рамы, встроенные шкафы, лестница на чердак….Для отца это была встреча с детством, юностью и молодостью. Когда мы бродили по пустым заброшенным комнатам, дом словно ожил, напомнив о тех, кого уже нет с нами, о радостных и драматических событиях, которые происходили с нами в его стенах на протяжении не одного десятилетия.