Евгений Летун 1932-2011 г.г.
На фоне больших и малых исторических событий закономерно теряются мелкие детали, которые составляют повседневную жизнь людей. Что мы знаем об их быте, переживаниях, отношении к происходящему вокруг, оценке событий не с точки зрения исторической ретроспективы, а, как говорится, изнутри, со слов невольных свидетелей, которых угораздило родиться в этом конкретном месте и в это конкретное время? История хранит имена великих и особенных, рассказывает нам об их свершениях и достижениях, добрых и злых деяниях. А как жили и выживали простые обыватели, которые не делали революций, не воевали, «не участвовали, не привлекались»? Как приспосабливались к навязанным им политическим, экономическим и идеологическим условиям? Если уже моё поколение постепенно переходит в разряд «последних из СССР», то что говорить о тех, кто застал довоенные, военные и послевоенные годы? Их остались единицы. А если учесть условия, в которых они существовали, то жизнь научила их молчать. Тем ценнее становятся крупицы сохранившихся откровений о том, о чем мы могли бы вовсе не узнать. Воспоминания Евгения Летуна, Женьки, пережившего в Бресте «польский час», «там ты советы» и оккупацию, стали источником не только серии рисунков В.Губенко, посвящённых этому периоду, но и послужили основой рассказа о жизни Женьки и его семьи в связи с тем, как жил город в то время. ( Natalia Levine )
История семьи Летунов тесно связана с событиями, которые происходили на Брестской земле в течении 20 – го века. Они были бурными, трагическими и в той или иной мере затронули всё население, повлияли на человеческие судьбы и, к сожалению, для многих жестоко. Я постараюсь вспомнить и записать всё, что мне рассказывал мой друг детства Евгений Николаевич Летун. Его родители, Николай Демьянович и Мария Игнатьевна, были очень осторожны в своих воспоминаниях, но даже эти крупицы раскрыли для меня очень многое в калейдоскопе тех событий, свидетелями которых они были, и которые, как фильтр, очищали их от скверны фальсификации и лжи.
Давид-Городок. 1930-е годы. Фото из архива NAC
Недалеко от Давид-Городка есть деревня Ольшаны. Из крестьян этой деревни и выходит род Летунов. Среди тысяч деревень Полесья Ольшаны была широко известна населению края, хотя располагалась в месте, удалённом от больших городов и железных дорог, среди лесов, болот, больших и маленьких рек, самой большой из которых была быстрая и своенравная река Горынь. Если другая широко известная деревня Мотоль славилась в городах и весях своими скорняками, то уроженцы Ольшан наряду с трудолюбием, что было характерно для всех жителей этого края, отличались предприимчивостью, упорством в достижении цели, инициативностью, деловой хваткой, этакие своеобразные полесские американцы. Подвижные, успешные, им не хватало собственного анклава, они расселялись по большим и малым городам края, от чего последние только выигрывали. В годы советской власти об ольшанцах знала вся громадная страна, не только Запад и Центр, но и Урал, Сибирь, куда они проникли дальше, чем казаки Ермака. Правителям страны пришлось принимать меры, чтобы ограничить предпринимательскую деятельность ольшанцев. И не только ограничить, но и уничтожить. Это была широко известная в то время всесоюзная компания борьбы против продавцов цветочных семян. Монополистами этой торговли стали ольшанцы, «городчуки», как их ещё называли от Давид – Городка, города, давно уже ставшего их столицей. Николай Демьянович и Мария Игнатьевна трудились на ольшанских землях и умели делать и делали очень хорошо все сельхозработы. Крестьянский опыт заставил их овладеть всеми ремёслами, которые делали крестьянское хозяйство самодостаточным. По словам Женьки, его родители умели делать всё.
Дед Женьки к тому же был искусным сапожником, и сшитая им обувь принесла ему известность. Это был народный умелец, которых было и остаётся ещё немало. Женькин дед сшил охотничьи сапоги президенту Польши Игнацу Мосцицкому. Каждый сапог имел только один шов. Головка сапога переходила в голенище. Нужно было уметь по-особому обработать, вытянуть кожу, придать красивую форму, соблюсти размер и при этом сделать один единственный шов, который гарантировал непромокаемость охотничьих сапог. Президент остался доволен.
Герман Геринг и Игнац Мостицкий (возможно в сапогах, пошитых дедом Женьки) на охоте в Беловежской пуще. 1938 год. Фото из архива NAC
В 20-e годы Летуны перебрались в Давид-Городок. Об этом периоде жизни семьи Женька почти ничего не рассказывал. Николая Демьяновича призвали в польскую армию. Женька показывал мне сохранившийся воинский билет отца, выданный ему военным комиссаром Давид-Городка. Николай Демьянович проходил воинское обучение и службу во Львове, в полку лёгкой полевой артиллерии, был наводчиком, потом командиром орудия.
В 70-е годы он приезжал к Женьке во Львов, показывал ему казармы, в которых он проходил службу.
В 1936 или 37 году семья переехала в Брест, Brzesc, и поселилась в небольшой пристройке дома пана Лэнского на улице 3-го Мая, Пушкинской, напротив здания бывшего военного госпиталя. Дом пана Лэнского, владельца хлебопекарни на Граевке (работает до сих пор), не сохранился, как и все старые дома этого квартала. Пристройка была небольшая. На улицу выходила дверь и небольшое окно-витрина. Переднюю часть пристройки занимал крохотный магазин-лавка. В остальной части пристройки ютилась семья Летунов: родители и трое детей – старшая сестра Лена, Женька и совсем малолетний брат Володя. Я видел потом эту пристройку по несколько раз на день, тaк как жил недалеко. Окно было постоянно закрыто ставней, входная дверь была на запоре. Густая трава перед дверьми говорила о том, что хижина была давно необитаема. Но она долго оставалась характерной деталью многих домов по улице Пушкинской, фасады которых сохранили явные следы былых магазинчиков, лавок, хозяева которых жили обычно в задней части дома. Время сменило хозяев, унесло старых навсегда. Новосёлы часто даже не знали историю своего нового жилья, а с годами исчезли и сами дома, унеся с собой память о прошедшем времени.
Дела в отцовской лавке шли неважно, как ни старался новоявленный коммерсант. Основными покупателями были Лэнские. Часто выполняя заказ, Николаю Демьяновичу приходилось бегать в другие магазины и лавки за товаром, которого не было у него, но требование клиента нужно было выполнить. Женька тоже не сидел без дела. Ему приходилось не раз бегать на извозчичью биржу, на угол Batorego и 3-go Maja (Карбышева и Пушкинской) за пролёткой для пана Лэнского и его гостей.
В большой дружбе был Женька с колбасником паном Шлюфиком, владельцем небольшой masarni (колбасной) на улице генерала Бэма (ул. Горького). Всё заведение располагалось в его доме. Там же была и wedzarnia (коптильня). Колбасы и копчёности пана Шлюфика пользовались спросом, особенно колбасы сорта «Mоrtadela». Пан Шлюфик развозил свою продукцию в фургоне, который тянула пара сытых лошадей. Рядом с ним часто сидел Женька, которому пан Шлюфик иногда доверял поводья, и это было предметом гордости мальчишки.
Любил Женька праздник 3 – го Мая, день Конституции Польши. Гремели оркестры, по улицам шла весёлая, нарядная толпа. Но самым радостным для ребятни было появление на улице «ляйкоников», в роли которых выступали солдаты-танкисты, pancerniaki, которые квартировали в казармах на улице Панцерной (Папанина). Ляйконик – это всадник на макете лошадки. Макет крепился на пояснице всадника. Низко спускающаяся попона скрывала ноги человека. Другие, искусственные, были вставлены в стремена, создавая впечатление сидящего в седле всадника. Конская голова, грива, хвост, богатая сбруя производили впечатление на детвору. Сами всадники были переодеты в старинные краковские уборы. Под звуки сопровождающих ляйконикув музыкантов, они устраивали весёлое театральное действо, а главное, одаривали детей конфетами.
Любил Женька бегать смотреть на военные парады по случаю праздника. Толпа густо стояла у края проезжей части улицы Унии Любельской (Ленина), приветствуя маршировавших мимо них солдат, проезжающих кавалеристов. Весёлый смех вызывало прохождение военного оркестра, самый большой барабан которого вёз на спине ослик.
Военный парад 4-го бронетанкового батальона Войска Польского в Бресте на улице Унии Любельской.
Лавочка не оправдала надежд отца. Пришлось её закрыть. Сыграла роль и острейшая конкуренция, и ещё целый ряд факторов, в том числе и национальный. Летуны вынуждены были перебраться в пригород, на Граевку, и снять квартиру в одном и з домов на улице Збожовой (Мостовой). Несмотря на все эти перипетии и неурядицы, семья никогда не голодала. Женька с удовольствием вспоминал вкус булочек, маслянок и кайзерок. Все члены семьи были хорошо одеты и обуты. Многочисленные продовольственные и промтоварные магазины были переполнены товарами, бойко работали кафе, рестораны, афишные тумбы были обклеены объявлениями о гастролях театров, даже оперетты, оперных групп, певцов, оркестров. Об этом мне рассказывали и другие брестские ребята, жившие в то время в Бресте. Они не знали проблем соседней страны – голодомора, острейшего товарного дефицита, а самое главное – кровавого террора, который развернуло правительство соседней страны против 1/6 части земного шара. И в Польше были свои “неполадки в пробирной палатке”, были тюрьмы, был и лагерь в Берёзе – Картузской, который советская пропаганда старалась изобразить самым страшным местом на земле, умалчивая о концлагерях уничтожения, опутавших паутиной всю страну, организованных большевиками для истребления народа. Одному из родственников Женьки Летуна «повезло»: сначала он сидел в Берёзовском лагере, осенью 1939 года вышел, чтобы надолго сесть в один из советских лагерей в 1940 году. После «знакомства» с условиями ГУЛАГа, Берёзовский лагерь ему вспоминался, как курорт.
Конечно, польские политики в эйфории обретения независимости после 144-летней неволи, после изгнания красных захватчиков в 1920 году, после почти полуторавековой жесточайшей политики русификации и превращения польских земель в Привислянский край, пошли по стопам царских и советских администраторов в попытке колонизации местного населения, причём, главным инструментом этой политики была католическая церковь. Впрочем, это было то, что называется «долг платежом красен», так как в период царизма главным оружием русификации населения Украины и Белоруссии была православная церковь, выступая под лозунгом защиты истинной, единственно правильной православной веры,
Одной из главных проблем довоенной Польши была работа, которая обеспечивала достойную жизнь. Получение рабочего места было средством давления, поощрения, наказания человека. Очень часто претенденту на работу предлагали сменить конфессию, стать католиком. Профессиональная квалификация в счёт не принималась. Немногие шли на этот компромисс. Талантливые, знающие, образованные специалисты вынуждены были перебиваться случайными заработками, но в случае, если предприниматель, руководитель производства мог преодолеть чиновничий запрет, первоначальные изгои получали работу, успешно трудились, продвигались по службе. Но обида на проявленную к ним несправедливость осталась надолго и, несмотря на приобретённое благополучие, оставалась единственной оценкой режима довоенной Польши.
Перебравшись на Граевку, родители Женьки занялись новым делом: они стали изготавливать и продавать мороженое – «lody». Дело пошло. Они продавали мороженое не только в Бресте, но и разных городах Польши, добираясь до морского побережья в Гдыне.
“Lody, lody dla ochłody” Жаркий день на типичной торговой улице довоенного Бреста.
И, хотя это был продукт сезонный, доходы от него обеспечивали семье безбедную жизнь. В межсезонье отец Женьки занимался переплётным делом, он был хорошим introligatorem (переплетчиком), а книги в то время были дорогие. Работал он и в какой-то частной строительной фирме, расположенной неподалёку на Авиационной улице. Так шла жизнь: в заботах, трудах для взрослых и детском благополучии.
В пятилетнем возрасте Женька попал в детский сад-школу при Русской гимназии. Красивое одноэтажное здание на улице Пушкинской напротив рынка сохранилось и до сих пор. В Польше дети начинали ходить в школу с шести лет, на два года раньше, чем у нас. После детского сада Женька пошел в первый класс польской начальной школы. Ему нравилась школьная форма: голубой берет с номером школы, пальто, обязательный фартук. И был он тогда не Женькой Летуном, а Gienio Letun, Геня Летунь, а его мама была pani Letunowa, пани Летунова. О своих предвоенных школьных годах Женька рассказывал мало. Один забавный эпизод запомнился. Все одноклассники Женьки были католиками, а Женька был православного вероисповедания, но ксёндз, законоучитель, посчитал его своим. Женька не возражал. Он слушал уроки ксёндза, посещал вместе с классом службы в главном костёле города – костёле Воздвижения св. Креста, а главное – каждое утро выпивал чашку какао с булочкой, которые получали ученики школы. Когда ксёндз обнаружил схизматика, Женька был изгнан из класса.
Чтобы добраться с Граевки до школы, Женьке приходилось пересечь почти весь город. По его словам, он делал это охотно. Это была прогулка, во время которой Женька любовался разнообразными товарами, выставленными в витринах многочисленных магазинов. Город был чист и ухожен. Городские власти следили за этим строго. Полиция штрафовала хозяев дома, если вдоль забора или у фундамента дома, выходящего на улицу, росла трава, не был подметен тротуар. Многочисленные травники и цветочные газоны украшали улицы города и на них не было привычных для нашего глаза предостерегающих табличек: «По газонам не ходить!», хотя после Первой мировой войны более 75 % жилого фонда города было уничтожено отступающими русскими войсками, а большинство населения было «эвакуировано» вглубь России и вернулось только после Рижского мирного договора 1921 года.
Истекали последние годы третьего десятилетия ХХ века. Они не были радужными. Обострялись отношения в обществе. Среди поляков было много людей, настроенных крайне националистически. Они восхищались немецкими нацистами, их расправой над всеми инакомыслящими, особенно над евреями, которые были объявлены в Германии вне закона. Польские нацисты хотели сделать то же самое с польскими евреями. Митинги, демонстрации польских нацистов проходили под лозунгом «odżydzenie Polski» – очищение Польши от евреев. У них росла масса сочувствующих среди лавочников, предпринимателей средней руки, которые видели в евреях опасных конкурентов.
Заметка о еврейских погромах в Бресте из журнала Life от 18 апреля 1938 года.
Заборы, дома, где жили евреи, витрины и стены еврейских магазинов были размалёваны надписями: «Nie kupuj u Żyda!». По стране прокатились погромы. Один из них произошёл и в Бресте 8-14 мая 1937 года. Полиция только наблюдала за погромом. Однако, пресекала все попытки грабежа, закрыла въездные дороги с целью недопущения сельских жителей, которые на телегах устремились в город для грабежа разгромленных еврейских магазинов.
Из воспоминаний В. Губенко, 2010 г.